На широкий простор
Шрифт:
Зашли на заставу. Начальник послал двух красноармейцев в село за подводой. А когда смеркалось, дед Талаш вместе с красноармейцами с большим триумфом возвращался в Высокую Рудню, везя на розвальнях огромную тушу дикого кабана. Прославился дед Талаш на всю Высокую Рудню. Для пущей важности он носил на себе волчью шкуру, и, когда у него спрашивали, зачем он таскает ее на себе, дед отвечал с хитрой усмешкой:
— Го! Я еще буду выть по-волчьи!
Люди смеялись, а дед думал свою думу.
Пожилой, дряхлый, седоусый полковник сидел в штабе польской дивизии, склонившись над военной топографической картой Полесского района. Полковник разрабатывал боевую задачу дивизии и готовил ей приказ в связи с наступающей военной кампанией против Красной Армии после зимнего перерыва. Дав волю своему стратегическому творчеству, полковник пан Дембицкий старательно отмечал на карте направление задуманного им удара, который должен был сокрушить
— Цо? Цо? Цо? [14] — зацокал он, затрясся и весь побагровел.
Его возмущению не было предела. Такое оскорбление, такой позор нанесены польскому войску в лице конвоиров, ведших подлых хлопов! Пан полковник отдал строгий приказ принять решительные меры, вплоть до расстрела и конфискации имущества, в отношении лиц, замешанных в «бандитских» вылазках против прославленного польского войска, а конвоиров, позволивших себя обезоружить, велел судить военным судом.
14
Что? Что? Что? (польск.).
Этот приказ не сулил ничего хорошего Мартыну Рылю и всем его товарищам, действовавшим под командой бывалого солдата Балука из-под Тернищ.
Уже вечером того дня, когда дед Талаш встретился с Мартыном Рылем возле толстого дуба, люди из деревни Вепры заметили признаки надвигающейся беды. Военное время, полное тревог и неожиданностей, заставляло их держать ухо востро. На околицах деревни появились конные легионеры. Судя по тому, как они пробирались, стараясь остаться незамеченными, это была разведка. Вепровцы уже имели случай видеть на улице и в своих домах белопольское войско. Но в прошлый раз легионеры только заночевали в деревне, а назавтра, забрав кое-какой скарб, харчи для себя и фураж для лошадей, выехали в другую деревню. Дня через три после этого приехали жандармы и забрали Мартына Рыля. Трое вепровцев — Микита Самок, Кузьма Ладыга и Кондрат Бус, сочувствовавшие большевикам и выступавшие за советскую власть, — скрылись из деревни и приходили домой тайком, на короткое время, остерегаясь полиции или контрразведки… Вот почему теперь, когда распространился слух о появлении легионеров, люди забеспокоились, ожидая новой напасти. Но ночь прошла спокойно, а утро нового дня принесло с собой бодрое настроение и уверенность, что ничего страшного не случится. И вообще днем человек чувствует себя смелее… Но легионеры как раз этим утром бесшумно подкрались к Вепрам, незаметно расставили вокруг деревни солдат, перерезали все дороги. И только тогда заметили их вепровцы, когда целый отряд польской конницы галопом промчался по улице. Сначала люди не понимали, для чего наехали полки. Ужас охватил всех только тогда, когда легионеры, разбившись на несколько групп, начали врываться во дворы. Двор Мартына был занят в первую очередь. Два легионера, соскочив с коней, ворвались в хату. Несколько человек бросились к гумну.
— Где арестант? — загремел легионер, переступив порог хаты Мартына.
Жена Мартына обомлела от страха и широко раскрытыми глазами уставилась на легионера.
Не дождавшись ответа, легионеры начали переворачивать все вверх дном, распарывать штыками подушки, бить прикладами горшки и миски, сбрасывать все на землю. Они учинили настоящий погром.
Трое маленьких детей, перепуганные насмерть, трясясь от страха, бросились к матери, заходясь от крика. Старый Микола, отец Мартына, ничего не понимая, в ужасе жался к стене и молчал, наблюдая за диким буйством озверевших варваров.
— Где арестант? — приставал к деду легионер.
Тогда дед Микола сказал:
— Вы же сами забрали его, чтоб вас хвороба забрала!
— Гнида старая! — рассвирепел легионер и ударил старого Миколу по зубам.
Дед стукнулся затылком о стену. Изо рта и носа заструилась кровь. Онемел дед Микола, стоит оглушенный и молча вытирает ладонью окровавленные губы, размазывая кровь по лицу и по реденькой седой бородке, свисавшей, как мох на старом дереве, на распахнутую костлявую грудь.
— О, пся крев! — кричал легионер. — Мы вам покажем, что такое порядок! Мы вас научим уважать польского солдата!
Разгромили хату Мартына, вышибли окна, разметали все во дворе.
То же самое происходило во дворах и хатах других крестьян, попавших в немилость и на подозрение полиции и польской военщины.
Кондрат Бус, завидев белопольскую конницу, схватил кожух и шапку, оделся на ходу и бросился на задворки, чтобы оттуда пробраться в лес. Ноги у него легкие, сам он человек не старый — тридцати еще нет, — что для него пробежать с версту до леса? Поляки въезжали уже во двор, когда он выбежал с задворков в открытое поле. Лощинками, прячась в кустарнике, бежал Кондрат, низко пригнувшись к земле. Он проваливался в сугробы, ноги вязли в снегу…
Конный польский легионер заметил со двора, что к лесу бежит человек. Легионер считался лихим наездником, и конь под ним был легкий и быстрый. Дух охотника и инстинкт гончей проснулись в коннике. Рванулся он на коне на задворки и через раскрытую калитку вылетел в поле вслед за Кондратом.
Из лесу слева, наперерез беглецу, выбежал легионер. Заметив верхового, он остановился: верховой махнул ему саблей, дал знак остановиться — поймать беглеца он брался сам.
Оглянулся Кондрат и весь задрожал от смертельного страха. Одна мысль пронзила его сознание: пропал! Разгоряченный, он продолжал безрассудно бежать напрямик к лесу. Лес был уже недалеко. Лес — его спасение. В лесу не поймают. Но расстояние между ним и конником уменьшалось с каждым мгновением. Кондрат выбивался из сил. От тяжелого и быстрого бега весь покрылся испариной, со лба катились крупные капли пота. Сердце стучало отчаянно и готово было разорваться на части. Ноги и руки дрожали, а горло сжимали сухие спазмы. Конник нагонял Кондрата и уже держал наготове саблю. Ему не терпелось испробовать ловкость и силу своего удара. Но в решительный момент конь под ним расслабленно зашатался, нырнул, погрузился передними ногами в яму, присыпанную снегом, и повис над ней, зажав правую ногу конника и окунув его в холодную сыпучую снежную постель. Рука с поднятой саблей погрузилась в снег. Ни конь, ни всадник не могли теперь вырваться из этой западни без посторонней помощи. Кондрату оставалось несколько десятков саженей, чтобы добежать до леса. Группа легионеров — человек пять — выбежала из леса и наблюдала за погоней человека на коне за человеком без коня. И, когда человек вместе с конем упал, а пеший готов был уже скрыться в лесу, они бросились помогать коннику, но тут же остановились и вскинули карабины. Прогремели выстрелы, и Кондрат Бус свалился в снег, да так и остался там лежать, словно загнанный и подстреленный зверь. После этого солдаты снова пустились бежать на выручку коннику. Но тут произошла неожиданная заминка: из лесу прозвучал выстрел, и один легионер, выпустив карабин, повалился в снег, схватившись за ногу. Четверо других пришли в замешательство и остановились. Раздался второй выстрел, и пуля со змеиным шипением пролетела над самой головой одного из солдат. Легионеры залегли в снег и начали отстреливаться от невидимого врага, отползая назад, чтобы найти прикрытие.
Перестрелка встревожила легионеров, оставшихся в деревне. Оттуда выслали разъезд в обход невидимого врага. А этот враг сделал еще два метких выстрела и одним из них пробил голову залегшему в снегу легионеру. Больше выстрелов из леса не было.
Подоспевшие из деревни солдаты вытащили из ямы коня. У конника была вывихнута нога и обморожена рука. Подобрали убитого легионера и второго, раненного в ногу. А Кондрат Бус лежал один на холодном снегу. В конце концов ему теперь было все равно. Даже тогда, когда в деревне Вепры загорелось несколько хат, среди них и хата Кондрата Буса, он продолжал лежать неподвижно, с застывшим, спокойным лицом.
В хате было сильно накурено. Струйки дыма от цигарок из табака всевозможных сортов сплелись, перемешались и целым облаком висели под низким потолком крестьянской хаты. Когда раскрывались двери наружу, синеватая дымная пелена резко колыхалась, словно потревоженное ветром озеро, и клубы дыма волнами вырывались на простор, на свежий воздух. Люди, сидевшие за столом и на скамьях, были преимущественно командиры, начиная от взводных и кончая командиром батальона Шалехиным. Ни на плечах, ни на воротниках этих людей не было никаких знаков их командирского звания. Сидели как попало: в шапках и без шапок, в помятых, потертых, видавших виды шинелях. И совсем не чувствовалось, что тут сошлись вместе рядовые бойцы и командиры. Сидели и разговаривали свободно, ни чуточки не тянулись друг перед другом, курили и ловко сплевывали сквозь зубы после глубоких махорочных затяжек. Была даже какая-то поэзия и красота во всей этой беспорядочной обстановке военного походного быта. Бросалась в глаза солдатская простота, непринужденность.