На солнечной стороне. Сборник рассказов советских и болгарских писателей
Шрифт:
5
С утра зарядил мелкий дождь, и работы на переправе было немного. Перевез молодку, державшую под мышкой петуха. На середине реки лодка качнулась, и она выпустила красноголового. Тот забил крыльями по дну и перемахнул через борт. Молодка испуганно вскрикнула. Дед выловил петуха, она прижала его к животу и, согнувшись, сидела, как окаменевшая. На другом берегу перевозчика ждал паренек с ружьем. Он держался независимо, внимательно все разглядывал и, видно, почему-то волновался — губы его вздрагивали.
— Не тонет корыто? — небрежно спросил он о лодке.
— Не тонет, — успокоил его
— А зря! — брякнул парень.
Сойдя на берег, он не перебросил ружье через плечо, а нес под рукой, всем своим видом показывая, как он гордится этим ружьем, из которого можно стрелять. Правда, отец не дал патронов, просто поручил отвезти дробовик брату, а то бы мальчишка и в ворону выстрелил, и в пенек вербовый, и в небо.
Дед спрятался от непогоды в курень. Долго сидел он или нет, не помнит, вдруг совсем близко позвали:
— Э-ге-гей! Хозяин!
И другие, охрипшие от табака и натуги мужские голоса, принялись весело кричать:
— Э-ге-ге-гей!..
Когда дед на корточках выполз из куреня, то увидел перед собой пятерых высоких мужчин в зеленых плащах с капюшонами. Они хотели сесть в лодку все вместе, но дед сказал, что так можно перевернуться и утонуть. Сперва он перевезет двоих, а потом остальных.
Они опять рассмеялись и спросили:
— А почему сперва двоих, а не троих?
— Волна на реке. Если с тремя перевернусь, то двух не переправлю. А так хоть двоих попробую.
— Ну чем не Ной, — опять пошутил веснушчатый и носатый задира.
В лодке дед не то сказал, не то спросил:
— Вы, наверное, приезжие…
— Мы, дед, нефть ищем, — проговорил рябой. — Знаете, что такое нефть? Без нее ни трактор не пойдет, ни самолет не полетит.
— У нас ищете? — сперва не поверил дед и посмотрел на них повнимательнее. Ребята были молодые, крепкие, и лодка здорово осела. Поглядывали они на перевозчика с улыбкой, с едва уловимой дружелюбной иронией. Чувствовалось, что они всюду ведут себя одинаково по-хозяйски и в новую местность приходят, как в давно обжитую хату. Деду стало немного не по себе, это была его река, на которой он вырос и на которой трудился.
— У вас, — добродушно ответил носатый.
— Ну как, нашли что-нибудь? — поинтересовался дед на всякий случай.
— Нашли, — непонятно отчего рассмеялся рябой. — Когда товарищ Сапронов берется, значит будет дело.
Очевидно, товарищем Сапроновым был он сам, потому что его друг сказал:
— А ты не очень-то хвастай.
— В моем роде брехунов не водилось.
— Наверное, большой у вас род, — качнул головою Дед.
Друг Сапронова улыбнулся:
— Род-то большой, да последний в нем брехун.
— У меня уже сын есть, — весело защищался Сапронов.
— Где же вы нефть нащупали? — осторожно поинтересовался старик.
— За Колодицей. Уже готова одна буровая. — И спрыгивая на землю, сказал: — И для тракторов хватит, и для вашего мотоцикла, если имеете, и на многое другое… Скоро тут мост построят и обойдутся без вашей лодки.
Дед хотел было объяснить, что лодка не его, а Бычка, но вовремя удержался. А вдруг начнут расспрашивать, кто такой Бычок да куда он подался. Поэтому он сказал только:
— Нет, я служу на маяке.
Но они, видно, не услышали, потому что отошли в сторонку и стали под вербой.
Трое на берегу согнулись, прикуривая от зажигалки. Они хотели переправиться все вместе, но последнего
— Сперва этих двух, а потом уже вас… Волна высокая.
Когда перевозил и того, последнего, сказал:
— Так надежнее… Лодка-то старенькая…
— А что, переворачивается?
— Переворачивается не переворачивается, а так надежнее.
— Не бойтесь, выплыву…
— Так-то оно так, а все ж таки.
Следил, как они удаляются, как исчезают в дожде их фигуры. Сперва один пропал, а за ним другой… И будто не было их… В старике шевельнулось удивление, он даже привстал, чтобы убедиться, что они существуют реально… Но все пятеро уже исчезли в балке…
В тот день дед рассказал о новых пассажирах двум дояркам, направлявшимся в Вовчки на совещание передового опыта. Младшая прислушивалась преувеличенно внимательно, а старшая даже испугалась:
— Как бы молока не убавилось. Нефть же…
В сумерках Гаврило привязал лодку, вычерпал воду черпаком. Затем, как всегда, пошел к маяку.
Подчистил ножиком фитиль, и пальцы почернели от копоти. Огонек дрожал меж задубевших ладоней тихо и доверчиво, потом перебросился на фитиль и разлился по его ровной полоске. Дед прикрыл дверцы и спустился по лестнице.
Он чувствовал себя так, будто пережил сегодня большую радость. Лежа на топчане старался понять: что это с ним произошло? И не мог ответить себе. Непонятная веселая легкость наполняла его. Переворачивался с боку на бок, прислушивался к ветру, к каплям дождя, бьющим по стеклу хлестко, точно птицы клювом, и потом как-то сразу подумал о тех людях, что ищут нефть… Он вспомнил, как они один за другим исчезли в приречной балке, и поднялся. Радовался, что переправил их. Хорошо, что брал по два человека.
В груди потеплело…
На откосе горит ровный огонь маяка. Вблизи огонь кажется белым, а снизу, от Лысой косы, он кажется красным, уютным. Вокруг маяка заломилась маленькая ночная радуга.
Димитр Коруджиев
Наверху, среди белых ламп
Андрей проснулся, не ощущая привычной бодрости.
Он долго и шумно умывался. Его жена ушла на работу совсем рано, когда еще не рассвело. Его всегда мучала мысль о том, что жена встает рано, едет на работу в первых молчаливых автобусах вместе с невыспавшимися усталыми людьми. Его жена любила свою работу, наверно, по-своему любила и эти утренние часы и иначе смотрела на ехавших вместе с ней людей. У Андрея была мечта, которой он ни с кем не делился — о доме с огромной, невиданно огромной голой террасой, на которую его жена выходит по утрам из застекленных дверей и по которой идет долго-долго, пока не дойдет да ее конца. Что она должна увидеть дальше, он представлял себе не совсем ясно, выдумка всегда казалась ему бледной и недостаточно красивой. Но все же он знал, что это будет небо без солнца, утомленное роскошное небо, излучающее сумрачный свет; он представлял себе огромную площадь под этим небом — когда он смотрел на горизонт, он казался ему слишком близким. Ему хотелось, чтобы горизонт был раза в два дальше, чтобы он находился не за лесом, не за полем, а неким странным образом окружал бы деревья, разбросанные среди трав и цветов причудливыми ломаными линиями. Ему хотелось, чтобы земля излучала прохладу.