На сопках Манчжурии
Шрифт:
— Конечно, потерплю раз надо — вымолвил Константин, собрав всю свою волю в кулак. Йод у доктора щипал сверх всякой меры.
— Ничего, ничего. Главное инфекция в вашу рану не попало, иначе возникла бы угроза для всей руки. А так, при хорошем уходе и полном покое, через неделю-другую будете как новенький, — назидательно произнес хирург, — Сестра, наложите новую повязку и сделайте для руки перевязь.
Сидевшая вместе с хирургом, молодая сестричка стала проворно бинтовать руку Константина и при этом пыталась завести разговор. Красавец пограничник, ей очень приглянулся, но тут вмешалась госпожа судьба. Дверь в кабинет хирурга распахнулась и в её проеме возникла ещё одна сестра милосердия.
— Александр Федорович, привезли нового больного с пулевым ранением в грудь, идемте скорее, — требовательно сказала она Аникушкину, бросив на Рокоссовского мимолетный взгляд.
— Сейчас буду, — философски молвил врач, неторопливо покидая свое мягкое уютное кресло. Девушка уже собралась уходить, но неожиданно остановилась и, узнав Рокоссовского, удивленно воскликнула: — Костя, это вы!!?
— Конечно я, Аглая Петровна, — ответил Рокоссовский, радостный от случайной встречи с бывшей попутчицей. Расставшись по прибытию в Харбин, Рокоссовский клятвенно обещал писать госпоже учительнице, но навалившиеся дела не позволили ему сдержать обещание.
— Вы ранены? Там!? — взволнованно спросила девушка, и её страдальческий взгляд был для Константина дороже всех наград.
— Да, там, — смущенно произнес офицер, не желавший предавать своему ранению большого значения, — По утверждению доктор, заживет как на собаке!
— Про собаку ничего не говорил, но вот до свадьбы, это точно, — уточнил Аникушкин, быстро уловив наличие особых отношений между молодыми людьми. Их уловила и медсестра, бинтовавшая руку Рокоссовского.
— Вот и все, господин штабс-капитан, — сказала она медовым голосом, аккуратно поправляя перевязь для больной руки, — Через два дня нужно сделать перевязку. Мы вас будем ждать.
— Да, конечно, — молвил в ответ офицер, не сводя взгляда с Аглаи.
— Аглая Петровна, вас можно на пару слов, — молвил Рокоссовский и, не дожидаясь ответа, учтиво вывел учительницу в коридор.
— Вы не представляете, как я вас рад видеть, Гаша, — радостно заговорил офицер, оказавшись с глазу на глаз с Аглаей. — Ради этого, честно говоря, и пулю получить не жалко.
— Ах, что вы говорите, Костя, как можно. Ведь война это так ужасно, — горячо воскликнула девушка.
— Да, вы правы, война жестокая штука, но не будь этой раны, неизвестно как скоро я бы вас встретил, — не согласился с ней Рокоссовский.
— Скажите, Костя. Что будет с нами со всеми!? Харбин сдадут, да? Об этом так много говорят вокруг. Скажите правду, я вас прошу! — с испугом в душе спросила Аглая, непроизвольно схватив собеседника за руку.
— Успокойтесь, милая Гаша. Пока у генерала Зайончковского есть заамурские пограничники, город не сдадут. За это я вам ручаюсь точно! — заверил девушку Рокоссовский, нежно накрыв ладонь собеседницы своей ладонью.
— Правда!? Спасибо вам большое! — тревожные морщины разом покинули девичье чело. От радости Аглая стремительно поцеловала собеседника в щеку, и тут же устыдившись своего поступка, виновато потупила глаза.
— Можете об этом смело рассказать всем. Харбин останется русским городом. Вам наверно пора, да и меня ждут дела. Где я смогу найти вас при следующем визите? — поспешил на выручку своей собеседнице Константин.
— Гимназия мне сняла квартиру на Гиринской 16, рядом с клиникой доктора Казимбека, но последнее время я ночую здесь. Очень много работы.
— Надеюсь, что скоро увижу вас вновь. Честь имею. — Рокоссовский, галантно поцеловав руку Аглаи и молодецки козырнув, покинул гимназию.
Браво заверяя девушку о том, что город не сдадут, Константин ничего не знал об истинном положении вещей, которое было не столь радужным, как ему казалось. По непонятным причинам, поддержка, обещанная Зайончковскому Москвой, запаздывала.
Получив приказ о выдвижении на Харбин, бригада подполковника Шаповалова никак не могла покинуть Читу, безнадежно застряв в ней. Сначала её одолевали внезапно обнаружившиеся поломки машин, а когда они были устранены, железнодорожники никак не могли обеспечить бригаду необходимым подвижным составом. Дни стремительно летели один за другим, но воз оставался на том же месте.
Ничуть не лучше обстояло дело с казачьими частями. И им тоже управление Приморской дороги отказало в подвижном составе для переброски во Владивосток, а оттуда в Харбин. В результате этого, казаки были вынуждены самостоятельно двигаться к месту своего сбора. Командовавший ими атаман Семенов просил Москву дать разрешение на переход границы и совершения марш-броска на Харбин напрямую, но такого приказа не последовало. Господа дипломаты убедили президента в политической опасности подобного шага. Таким образом, Харбин остался один на один перед лицом смертельной угрозы.
Возглавившему всего полгода назад министерство железнодорожных путей Дзержинскому было довольно трудно судить, что привело к срыву военных планов республики, чиновничье головотяпство, или за этим всем стояла вражеская воля. Обе версии имели право на свое существование, но от этого зажатому в китайские тиски Харбину, легче не становилось.
Стремясь выправить положение, Дзержинский направился в Читу, чтобы на месте разобраться в случившемся. О том, что последуют очень жесткие выводы, говорили телеграммы, которые министр отправил в Читу, Хабаровск и Владивосток. В них Феликс Эдмундович приказывал начальникам железной дороги, под личную ответственность в кратчайший срок устранить возникшие трудности и обеспечить идущим на Харбин воинским частям, «зеленый свет». Виновные в неисполнении этого распоряжения будут привлечены к ответственности по законам военного времени, которые вводились на станциях Забайкалья и Приморья согласно специальному президентскому указу.
Подобные действия министра вызвали серьезную панику в рядах руководства железной дороги, но время было безвозвратно упущено. Вражеские полчища уже стояли на пороге Харбина, и спасти город могла только отчаянная храбрость его защитников или обыкновенное чудо. Однако, поскольку сотворение чудес было вне ведомства генерала Зайончковского, оставалось уповать на заамурских пограничников стянутых со всех участков КВЖД и скромный харбинский гарнизон.
Каждое утро, Андрей Медардович принимал доклад своего начальника штаба полковника Чумакова с надеждой услышать хорошие вести, но они постоянно задерживались. Уже по тому, как ровно в восемь часов, открывалась дверь кабинета, генерал знал, какой доклад ему ждать от своего подчиненного.