На суше и на море. 1962. Выпуск 3

Василевский Лев Петрович

Люди, в одиночку или группами проходящие мимо нас, останавливаются, делятся новостями, покупают детям воздушные шары и пряники и, кажется, стараются скрыть свой страх. Чалмы мужчин сегодня повязаны гораздо аккуратнее, чем в иные дни, а белизна широких покрывал и паранджей женщин режет глаз в ярких лучах зимнего солнца. Они празднуют День независимости.

Двери украшены пальмовыми ветвями, из окон свисают флаги, мечети и дома иллюминированы электрическими лампочками. Недалеко от Баб Сиди Аисса, одних из трех ворот Медины, толпятся люди. Они стоят перед дворцом и глазеют на подъезжающие и отъезжающие автомобили. Губернатор устраивает прием.

— А вы знаете историю этого

дворца? — спрашивает меня лейтенант Буаза и, не дожидаясь ответа, начинает — До провозглашения независимости он принадлежал одному паше. Внешне этот господин казался не хуже и не лучше других. У него была семья, к которой он был привязан, — похвальное, но далеко не выдающееся качество. Вероятно, он и сегодня сидел бы во дворце, если бы… да, если бы командир партизанского отряда не открыл, что паша оказывал колониальным властям больше услуг, чем требовалось даже от французов, — лейтенант качает головой, словно и теперь еще не может понять, как могло произойти что-либо подобное. — Ему написали дружеское письмо, — рассказывает он дальше. — Я не помню его слово в слово. В нем содержались три мысли: «Мы не возражаем, чтобы он оставался на посту паши… Никто не требует, чтобы он вступил в организацию… Призываем покончить с этим свинством…»

— Свинством? — перебиваю я его.

— Ну да, свинством! — неожиданно взрывается Буаза, так что окружающие пристально смотрят в пашу сторону. — Вы можете назвать это коллаборационизмом, — добавляет он затем снова спокойным тоном. — Во всяком случае, кое-кто из нас по его доносам был арестован французами. Письмо он также передал французам. Попробовали еще раз заставить его образумиться. Но и со вторым письмом он тоже побежал к французам. Нам ничего не оставалось, кроме как перейти от слов к делу, но прежде следовало выработать план. Часами длились дебаты. Но это было попусту потраченное время. Как выяснилось, он сам вынес себе приговор. Он принимал участие в пытках. Его присудили к смерти и сообщили ему об этом тоже письмом. «Через три дня, в двенадцать часов пополудни, приговор будет приведен в исполнение», — говорилось в нем. Этот срок все еще давал ему какой-то шанс на спасение.

— Он вызвал к себе целую роту французских солдат, — говорит лейтенант, — которым вменялось в обязанность день и ночь охранять каждую дверь, каждое окно, каждый уголок дворца. Он издевался над организацией и насмехался над «бумажонкой», как он называл приговор.

— И все-таки его привели в исполнение? — спросил я.

— Ровно через три дня, в двенадцать часов пополудни, — ответил мне Буаза. — В это время дня от глаз солдат и соломинка не могла укрыться. Во дворец не входил никто, а из дворца вскоре после двенадцати вышли оба его сына, которых страже было приказано пропускать беспрепятственно. Старший сын был командиром партизанского отряда.

До границы двенадцать километров. Вскоре после выезда из Уджды дорожный знак указывает нам путь к марокканской заставе — маленькому крестьянскому домику на вершине холма. Перед нами простирается зона смерти — алжирская земля. Всякий, кто туда вступит, объявляется вне закона. За этой зоной проходит стратегическая граница французской армии — тройное проволочное заграждение. Оно начинается в Порт-Сае, на берегу Средиземного моря, и тянется через горы, долины и реки, минуя Удшду, к Сиди-Джилалп у подножия тлемсенских гор Каждое из проволочных заграждений достигает двух метров высоты и трех метров ширины и отделено от следующего

заминированной полосой земли, поросшей травой и кустами.

Прямо напротив марокканской сторожки за колючей проволокой стоит дот, через два-три километра — второй, на таком же расстоянии от него — третий и так далее, на всем протяжении этого участка границы.

Ночью доты поддерживают между собой связь по радио. Проволочные заграждения оборудованы сигнальными установками и находятся под напряжением. На этой границе из колючей проволоки действует целая система сигнализации. В ответ на каждый сигнал, поступающий по проволоке, открывается ураганный артиллерийский огонь по отрезку запретной зоны. Собака, забредшая в проволочные заграждения, может стать виновником часовой канонады.

Лейтенант обращает мое внимание на французский танк, который, вздымая облако пыли, грохочет в направлении Бу-Бекера [32] . Его сопровождают джип и грузовик с солдатами. Танки патрулируют вдоль границы днем и ночью.

Здесь, наверху, с марокканской заставы, видно, что алжирские горы охватывают Уджду полукругом. Некоторые из них безотрадно чернеют на фоне зеленых предгорий. В течение трех дней они стояли объятые пламенем.

— Их подожгли напалмом, чтобы сделать невозможной всякую маскировку, — объясняют мне.

32

Населенный пункт на алжирско-марокканской границе к юго-востоку от Уджды. — Прим. перев.

— Как идет дежурство? — спрашиваю я пограничника.

— Угрожающе спокойно, — говорит он.

Мы смеемся над его ответом, но в нем есть доля правды: и в самой Уджде, и вокруг нее все застыло в жутком безмолвии. Лишь изредка оно прерывается ветром, доносящим раскаты орудий или жаркое дыхание пустыни. Тут уж ничего не поделает сам святой покровитель Уджды, который покоится где-то невдалеке от города, — Сиди Яхья Бен Юнее. Говорят, что это Иоанн, прозванный Крестителем.

Мы уже давно лежим в нашей комнате. Караульные тоже потушили свет. Но на улицах все еще празднуют День независимости.

До нас доносятся песни, музыка, пальба.

— Праздничный салют, — говорю я Мустафе.

— Тревога на границе, — отвечает он.

САЛЮТ В ЧЕСТЬ САЛИХИ

Дом, где родилась Салиха, стоит на краю деревни, у подножия тлемсенских гор. Салихе дальше всех ходить за водой к источнику. Чтобы дойти до него, надо миновать все дуары, раскиданные по обеим сторонам дороги, переходящей в улицу. Они похожи на разрезанные пополам и склеенные между собой спичечные коробки. Несмотря на крайнюю бедность, глинобитные дома свежевыбелены и ласкают глаза__ своим опрятным и мирным видом. Каждый из них окружен каменной оградой. Достаточно встать на стул, чтобы дотянуться до ее верха.

Салиха — молоденькая девушка. У нее тонкая стройная шея и узкие плечи.

— Я пойду к источнику, — сказала она и в нескольких шагах от двери украдкой кивнула большому простоволосому человеку.

Ее мать и дядя сидят во внутреннем дворике, который так мал, что ни один из уголков не может укрыться от тени, отбрасываемой апельсиновым деревом.

Своим появлением этот человек прерывает серьезный и вместе с тем щекотливый разговор. Салихе пора замуж. Дядя торопит. Он слишком часто видит, как девушка ходит к женщинам и засиживается у них дольше обычного. Кто может поручиться, что она не встречается и не разговаривает там с молодыми людьми. При одной мысли об этом дядя сжимает в кулак свою бороду.