На трех Олимпиадах. Хельсинки. Мельбурн. Рим
Шрифт:
За несколько минут до конца взвешивания появился наш атлет. Его ведут под руки тренеры. Если не успеешь взвеситься в течение часа, не имеешь права выступать в данной весовой категории. Команда получает ноль.
Чимишкян взвешивается. Все в порядке. Но вид у него далеко не привлекательный: лицо осунулось, глаза ввалились, под ними синяки. Губы полопались и кровоточат. Тут же на весах с великим наслаждением он выпивает бутылочку воды. В этот момент вода для него — самое большое лакомство. Она словно вливает силы атлету. И Чимишкян великолепно выступил, показав свой лучший результат.
На таких бойцов, как Чимишкян и Саксонов, можно надеяться, они не подведут.
Идет второе движение —
Теперь уже вся американская команда около негра. Как они хотят ему победы! Американский массажист растирает мышцы Уилкса. Гофман потчует его своими таблетками. Но, кажется, напрасны их труды. Уилкс в толчке явно слаб. Он фиксирует только 122,5 килограмма. С таким результатом нельзя рассчитывать на первое место. Американцы тотчас отворачиваются от негра. Теперь он им не нужен.
Н. Саксонов поднимает в толчке 132,5 килограмма, а Чимишкян на 2,5 килограмма больше и набирает в сумме троеборья 337,5 килограмма — еще один новый мировой и олимпийский рекорд. Саксонов проигрывает чемпиону 5 килограммов.
Среди легковесов победил Томми Коно, установивший новый рекорд игр. Второе место в труднейшей борьбе досталось Евгению Лопатину.
На следующий день мой черед выступать. С вечера не могу найти себе места. Все больше сказывается предстартовое состояние. Наступает пора спать, а спать совершенно не хочется.
Пришел с соревнований Николай Саксонов. Там нечего делать. В полусреднем весе советская команда не выставила участника.
Полночь. Не спится, лежу в постели и все время ворочаюсь. Николай, — а мы жили с ним в одной комнате, — видит мои мучения. Советует мне не думать о состязании, а вспомнить дом, дочурку Наташу. Стараясь следовать его советам. Но навязчивая мысль вновь и вновь сверлит мой мозг. Завтра на помост. Я невольно представляю свой выход так ярко, как будто все происходит на самом деле. Сердце начинает бурно стучать, и от сна ничего не остается, хоть сейчас выходи на помост, соревнуйся. Плохо. Надо забыться хоть на короткое время. Мучительно долго и томительно проходит ночь. Свежести и бодрости они мне не принесла. Как хорошо, что уже наступило утро и больше не надо ждать этих соревнований!
Через два часа выходить на помост. Вместе с Трофимом и тренерами садимся в машину и едем в зал Мессухали-2. Трофим сейчас — мой противник, хоть мы и выступаем в составе одной команды. Каждый из нас лелеет мечту быть первым.
Весы показывают одинаковый вес. Неплохо. Станчик, основной наш соперник, тяжелее. В 1950 году, в Париже, я оказался тяжелее Станчика и только поэтому — при равной сумме — проиграл ему первое место. Станчика нельзя пропускать вперед, это главный соперник. Из этого расчета мы и должны строить свою тактику. Американцы, кроме того, поставили в среднем весе и другого своего атлета, Клайда Эмрича, но он очень молод, это его первые выступления на международной арене.
Вызывают на построение. Зал переполнен — 4000 зрителей. 26 атлетов, представителей различных народов — белые, черные, смуглые — построились на сцене. Все атлеты хорошо сложены, многие, вероятно, участвуют на конкурсах красоты, как и мой старый знакомый Стенли Станчик, который неоднократно был "мистером США", то есть чемпионом красоты.
Но красота и атлетическое сложение сейчас не так важны. Важно быть сильнее. И иметь крепкие нервы.
Много незнакомых атлетов. Не исключены и сюрпризы. Нет, большинство спортсменов заканчивает жим где-то в пределах 120 килограммов.
Меня как подхлестнуло: в зале раздается моя фамилия: "Воробьев", — диктор делает ударение на первом слоге. Смотрю на табло, на нем загорается мой номер. Резко застучало сердце, оно готово в эту минуту выпрыгнуть из груди. А надо быть предельно спокойным. Медленно поднимаюсь на сцену. Натираю магнезией руки. На штанге 120 килограммов. Подхожу, проворачиваю гриф. Снова отхожу от снаряда, сосредоточиваюсь. Мысленно выполняю упражнение. Все — чувствую, пора подходить. Теперь для меня ничего не существует, я не должен слышать шум, крики, не должен видеть, что делается вокруг. Передо мной только штанга, тяжесть которой я должен преодолеть. Размеренным шагом подхожу к своему безмолвному противнику. Наклоняюсь, набираю полную грудь воздуха. Резким движением поднимаю штангу на грудь. Жду хлопка. Проходит одна, две секунды. Я давно принял стартовое положение. Надо давать хлопок в ладоши — сигнал, разрешающий подъем от груди. Хлопка нет. Он раздается примерно на четвертой-пятой секунде, а по правилам полагается давать сигнал после двух секунд. Судья явно хочет сорвать мое выступление. Удержать предельный вес на груди страшно трудно, с каждой секундой теряется сила.
С трудом выжимаю вес. Есть! Покачиваясь, ухожу с помоста. Длительная задержка дыхания и последующее огромное мышечное напряжение неблагоприятно сказались на кровообращении головного мозга.
Мои основные противники еще не подходят. Заявили большой вес. Плохо выжимает 120 килограммов американец Эмрич, вес ему не засчитывается. Подан протест, и мы уверены, что вес будет засчитан. Соревнования временно прекращаются. Судьи не торопятся. Главный судья, он же президент федерации, Уортман — американец, явно тянет время. Догадываюсь: следующий подход мой, и они пытаются сорвать мое выступление. Прошло 40 минут. Чтобы не остыть, я все время вынужден двигаться, разогреваться, периодически поднимать штангу. Меня вызывают для выполнения второго подхода на 125 килограммов. Их уловка удалась: остыл, сильно перенервничался. Пытаюсь жать. Ничего похожего на обычное состояние, еле-еле оторвал от груди. Есть еще последняя попытка.
На сцене Трофим. Мелкими шажками, как бы крадучись, он подходит к штанге — у каждого спортсмена свой выход. Ломакин поднимает. Рад за него.
Снова моя попытка. Долго, очень долго сосредоточиваюсь. Подход очень важен. Он может решить судьбу первого места. Вдох. Легко беру вес на грудь. Принял стартовое положение. Опять судья — немец из Западной Германии — искусственно задерживает хлопок. Наконец-то! Медленно, с предельным усилием выжимаю вес, Штанга уже на прямых руках. Но что это? Зал, зрители начинают переворачиваться, крутится потолок. Глаза закрывает красная пелена. Искры. Дальше ничего не помню. Очнулся, держась за гриф. Не могу отпустить штангу из-за судорожных сокращений мышц. Наконец, судороги прекратились. Поднялся, и, как пьяного, товарищи уводят меня с помоста. Была потеря сознания из-за сильнейшего мышечного напряжения и натуживания. Впоследствии я долго думал над этим явлением. Как его избежать, каков его механизм? Только через восемь лет, в своей диссертационной работе, когда я учился в аспирантуре Свердловского мединститута, я нашел объяснение и меры борьбы с этим опасным врагом многих спортсменов.
В то время, конечно, было не до этого. Товарищи сочувственно смотрят на меня. Коля Саксонов успокаивает: "Ничего, еще не все потеряно. Есть еще два движения".
В жиме впереди Станчик и негр из Южной Африки И. Блуберг. На третьем месте идет Трофим. Я шестой. Плохо. Надо как-то исправлять положение.
Рывок не приносит существенных изменений. Ломакин, Станчик и я подняли одинаковый вес. Все решит толчок. Положение незавидное. Впереди по-прежнему Станчик. Я проигрываю ему 7,5 килограмма. И все-таки не надо унывать.