На участке неспокойно
Шрифт:
— Коньяк!
— Много?
— Как всегда.
— Конкретнее!
—1 По сто пятьдесят.
— К чему эта комедия? — поднял голову Эргаш. — Скажите, за что вы нас сюда приволокли? Что мы сделали плохого? По-моему, это помещение — не отдел милиции, и вы не имеете права допрашивать нас!
— Слабаки! — почти дружеским тоном упрекнул Войтюк. — Я думал, вас трудно свалить с ног. В свое время меня пол-литра не брала. Не ожидал я от вас такой немощи.
Рийя с недоумением
все так же шуршал газетой и время от времени вытирал платком руки.
Сергей насторожился: кажущийся безобидным разговор Василия обещал что-то интересное.
— Ха, душу из меня вон! — крякнул оживший снова Жорка. — Если бы мы вчера не заложили по-настоящему за воротник, сегодня бы нас не свалили эти несчастные граммы.
— С кем же вы вчера выпили? — поинтересовался Василий.
— Ни с кем! — бросил Эргаш. — Жора, как всегда, хвастает… Что вы от нас хотите?
— Значит, пили трое?
— Трое, — сверкнул злыми глазами Эргаш.
— Где?
— Это не ваше дело.
— Ну что же, не хотите говорить правду — не надо, — согласился Василий. — Только беседовать мы с вами будем. Мы спросим, почему вы нарушаете общественный порядок в городе? Если же вы откажетесь отвечать, придется применить более действенные меры.
Нет, Василий не изменил позы, не стукнул кулаком по столу, однако у Жорки и Равиля мурашки побежали по спине; командир секции ВХП говорил от имени всех дружинников города.
— Не за что нам отвечать, — с прежней уверенностью проговорил Эргаш.
— Да! — взвизгнул Равиль. — Вы не запугаете нас!
Мы такие же рабочие люди, как и вы! Смотрите, что у меня на руках…
— Мозоли, душу из меня вон! — неуверенно поддержал товарища Жорка.
— Ваше мнение? — спросил Войтюк Леонида Пьянцева.
— Судить! — бросил он, будто рассек воздух бичом.
— Ваше?
— Судить! — кивнул Шакир Айтуганов.
— Ваше?
— Судить! — стиснул кулаки Абдулла Зияев.
— Ваше?
— Судить! — побледнела Рийя.
Должно быть, смысл решения дружинников не сразу дошел до сознания дебоширов. Они подняли истошный вой только после того, как Василий снова сел и принялся прикалывать к скоросшивателю бумаги, лежавшие на столе.
Первым пришел в себя Равиль.
— Не имеете права! — заорал он благим голосом.
— Жаловаться будем, душу из меня вон! — поддержал его Жорка.
Эргаш полез в карман за папиросами:
— Ничего у вас, дорогие товарищи, не выйдет!
Наконец, поднял голову командир дружины.
— Кому же вы собираетесь жаловаться? — тихо, словно находился в больничной палате, поинтересовался Капитонов.
— Это не ваше дело, — неуверенно отозвался Жора.
— Это наше дело, ребята. Мы отвечаем за порядок в городе… Скажите, вам не надоела такая жизнь?
— Какая? — прикинулся непонимающим Равиль.
Лицо командира дружины начало багроветь. В отличие от Василия он быстро воспламенялся и в пылу гнева прибегал к довольно крепким выражениям:
— Вот что, щенки. Если вы не прекратите безобразничать, привлечем к уголовной ответственности! Вам не простят этого, учтите! Эргаш, ты в первую очередь ответишь за все!
— Да, — пришибленно отозвался Каримов.
Командир дружины, должно быть, не ожидал такого
ответа. Он положил газету на стол и внимательно
посмотрел на опустившего голову заводилу. Были поражены и дружинники. Абдулла от неожиданности даже приподнялся и застыл в вопросительной позе. Не спускали удивленных глаз с Эргаша и его дружки. Никогда еще он не распускал нюни. Не скрывался ли за этим какой-нибудь хитрый ход?
Только, кажется, Сергей Голиков не был удивлен. Он все так же сидел в стороне и писал что-то на листке бумаги, лежавшем на планшете.
— Я очень рад, что ты понимаешь свою вину, — наконец произнес Иван Константинович. — Это облегчает нашу работу. Я уверен, что, отсидев положенные сутки за сегодняшнее хулиганство, вы возьметесь за ум и станете хорошими ребятами.
— Может быть, вы простите нас, душу из меня вон? — заныл Жорка.
— Умели безобразничать — умейте и ответ держать! — резко бросил Василий.
Через час состоялся суд. Дебоширы получили по трое суток. Равиль потрясал кулаками:
— Вы нарушили соцзаконность. Я сообщу об этом в Верховный суд! Мы не преступники. Надо судить Вой-тюка. Он издевался над нами. Смотрите, какие синяки у меня на животе… Слышишь, Войтюк, мы с тобой еще встретимся!
— Если вы будете продолжать хулиганить, мы пересмотрим решение и привлечем вас к ответственности за угрозу, — предупредил судья.
Жорка ныл, как щенок:
— За что? У меня мама больная. Она не вынесет такого позора. Гражданин судья, умоляю вас, отпустите меня. Я никогда больше не буду пить…
— Надо было думать обо всем, когда пил.
Эргаш молчал. Его быстрые, как у хорька, глаза перебегали с предмета на предмет. В уголках тонких губ стояла едва заметная улыбка. Он чему-то был рад.
3.
Жан Мороз, сияющий, веселый, с шумом влетел в штаб дружины и заговорил, размахивая веером каких-то брошюр:
— Наконец-то, я вас поймал, старики! Добрый вечер! Знаете, зачем я пришел к вам? Нет, у вас не хватит фантазии на это! Ты вот, Абдулла, скажи, что привело меня сюда?