На всех фронтах
Шрифт:
Солнце совсем село, когда Владимир подошел к крайним строениям с низкими крышами, покрытыми потемневшей от времени турецкой черепицей. Он осторожно выглянул из-за угла и похолодел: по мощеной улице прямо на него шли трое военных в коричневых однобортных тужурках и суконных пилотках, с винтовками за плечами. До патруля оставалось метров двадцать-тридцать. Братчиков подался назад. Ему вспомнились разговоры, что эсэсовцы, помимо черной формы, носили и коричневую. Ближайший забор из известняка-плиточника капитан перемахнул в один прием, юркнул в тень деревьев и почти лицом к лицу столкнулся с пожилой болгаркой, державшей плетеное лукошко с
От неожиданности оба остолбенели. Женщина, видимо, первая сообразила, что к чему, увидев звезду на пилотке. Она улыбнулась и что-то сказала по-болгарски. Естественно, Братчиков ничего не понял, но стоять истуканом было глупо, и он показал на калитку. А сам, изготовив автомат, укрылся за столбом-опорой навеса, который был увешан гирляндами красного перца.
Женщина подошла к калитке, посмотрела на улицу и снова заулыбалась. Видя недоумение капитана, она позвала кого-то из дома. Вышел еще вполне крепкий старик в грубых домотканых штанах и на смеси русско-болгарского поздоровался. Владимир еще раз убедился в верности пословицы: не родись красивым, а родись счастливым. Дед Коста — так звали старика — рассказал, что немцы ушли из города прошлой ночью, но неподалеку отсюда еще стоит одна их моторизованная часть.
Ясно, что открыто щеголять в форме советского офицера рановато. Кому принадлежит власть, никто не знает. Короче, лучше сейчас подождать, переночевать у него. В это время показались те самые военные, которые испугали Братчикова. Старик успел успокоить капитана, объяснив, что это всего-навсего болгарские полицейские и их не стоит бояться.
Посоветовавшись, болгары пришли к выводу, что самое безопасное место на сегодня — полицейский участок, и предложили скоротать там ночь. «Да, в мирной жизни я в милиции не бывал, — усмехнулся Владимир. — Так что грех такой случай упускать». Впрочем, выбор был небогатый, и капитан согласился. По пути Братчиков незаметно передвинул подсумок с гранатами. Нет, живым его при всех раскладах не взять.
На пороге полицейского участка — обыкновенного дома с желтыми стенами — стоял высоченный человек с начальственной внешностью. Братчиков пожалел, что он не полиглот. Полицейский силился что-то объяснить, а Владимир по выражению лица и по тону старался догадаться, о чем тот говорит.
Видимо, полицейский начальник тоже смекнул, что с тем же успехом можно обращаться к стене, и жестом пригласил войти в дом. Вновь одолели сомнения. Не мышеловка ли это? Но отступать было поздно, и капитан шагнул через порог.
Послали за стариком. Переводчик из него никудышный, но все лучше, чем никакого. Узнав, в чем дело, начальник участка также посоветовал советскому офицеру дождаться утра в небольшой комнате рядом со своим кабинетом.
«Вот тебе и КПЗ», — глянув на зарешеченное окно в его конуре, усмехнулся Владимир. Он заперся изнутри на здоровенный тяжелый крюк и осмотрелся: старый диван, стол, и все.
Братчиков только-только собрался испытать на прочность диван, как в дверь постучали. В голове снова замелькали противные мысли о ловушке. По голосу капитан признал деда Косту. Он осторожно снял крючок, отошел в темный угол комнаты и с автоматом на взводе крикнул:
— Войдите!
В дверном проеме появился знакомый старик, за его спиной маячили еще двое. Дед Коста, переводчик поневоле, извинился и предложил перед сном перекусить и умыться. Следом вошли полицейские. Один держал таз с водой, на плече у него висело полотенце. Другой нес поднос с графином красного вина и снедью. Они молча все поставили, поклонились и ушли.
Дед еще раз сказал, чтобы капитан не волновался понапрасну — в случае опасности полицейские дадут ему знать. Звучало это забавно, хотя ситуация была не из самых веселых. В другое время Братчиков обязательно бы поиронизировал по этому поводу. Но тут в ответ на пожелание старика спокойно почивать он только улыбнулся.
Оставшись один, Владимир почувствовал, что есть хочется прямо-таки зверски. Он быстренько ополоснул лицо и руки прохладной водой, налил себе вина. В темноте оно казалось черным, вкусно запахло виноградом. Рука потянулась было к стакану, но в последний момент Братчикова вдруг передернуло от неожиданной догадки: а что, если подмешали снотворное? Сонного без хлопот можно взять.
«Да, — прокомментировал он ситуацию. — Братчиков в новой для себя роли противника алкоголя и скоромного на ночь. Жаль, некому засвидетельствовать…» Капитан вспомнил, как однажды под Россошью после боя на спор с танкистами за пайку спирта перегрыз зубами гривенник. Усмехнулся и аккуратно слил вино обратно. Так, борясь с сомнениями и голодом, Владимир незаметно уснул.
11 сентября
Его разбудили шаги в коридоре. Сон мгновенно слетел, руки привычно сжали оружие. За дверью перешептывались… Вскоре, однако, все объяснилось. Лица деда Косты, разом помолодевшего, и начальника участка сияли: немцы удрали, и след простыл, а на пристани уже советские моряки.
Взглянув на нетронутую пищу, полицейский усмехнулся и перебросился парой фраз с дедом. Тот быстренько принес еще стаканы. Они чокнулись и залпом выпили. За победу Красной Армии, как перевел тост старик. Братчиков тоже осушил стакан и накинулся на еду. Он воздал должное болгарской кухне и подмел все до крошки.
Покончив с едой, Братчиков повеселел и попросил кого-нибудь в провожатые до пристани. Вызвался, конечно, дед Коста.
…Но за черными бушлатами было не угнаться. Речной вокзал опустел. Комендант-болгарин, живой, энергичный военный моряк, разъяснил через переводчика, что десантники ушли дальше на запад, а танкисты, которые также выгрузились здесь, двинулись на поиски немцев.
Капитан вышел на пристань и посмотрел на Дунай. Был он в этом месте удручающе широк. Река вяло и равнодушно несла воды мимо берега с пожухлой травой. Теплый и солнечный день, какие редко выпадают даже на бабье лето, не радовал. Владимир не представлял, с какого бока приступить к выполнению задачи. Близок локоток, да не укусишь. Комендант рассказал, что сутки назад отсюда вверх по реке ушли немецкие транспорты, но недалеко: румынская артиллерия стреляла, как на учениях, почти без промаха. Часть судорожно метавшейся флотилии застряла на мели.
На немецкую непредусмотрительность сетовать не приходилось: все, что могло держаться на плаву, было конфисковано или уничтожено. Комендант вокзала что сапожник без сапог — он мог лишь мечтать о каком-либо катере или захудалой моторной лодчонке.
Недалеко от пристани стояли празднично одетые люди. Дед Коста шустро засеменил к ним. Разговор завязался с ходу. Все были оживлены, будто плотину запрета прорвало. Мужчины возбужденно жестикулировали, смеялись. Среди них выделялся пожилой грек Янис в светлом, по-видимому, специально надетом костюме и белой рубашке из тонкого полотна. Седоволосый, с оливковым лицом, изрезанным морщинами.