На всех фронтах
Шрифт:
— Ну-ка, сколько мне по белу свету мотаться?
Кукушка прокуковала разочек и, точно испугавшись, замолкла.
— И то ладно. Давно бы так…
Внешность гвардии инженер-капитана Братчикова была обманчива. Владимиру едва перевалило за тридцать, но на вид же ему давали куда больше. «Чужих лет не жалко», — привычно шутил он. При всем при том капитан был недурен собой: тонкий профиль, нос с горбинкой, умные глаза, губы часто трогала усмешка, выдававшая ироничный склад характера.
Старила его лысина и венчик вокруг нее — сплошь из седых волос. Тут не обознаешься: смерть отметила своим прикосновением. Сразу видно — побывал человек в передрягах.
Ходили про старшего помощника начальника ОСГ (отдела снабжения горючим) разные легенды. Но что было абсолютно точно — память у него просто потрясающая. И однажды капитан чуть не пострадал из-за нее.
Назначили в их армию нового начальника тыла. Тот вызвал подчиненных с отчетом. Все прибыли, как положено, с кипой документов и отрапортовали по форме. Дошел черед до капитана. Он представился и, не раскрывая папки, начал шпарить как из пулемета: того-то — столько-то, этого — столько.
Генерал слушал, лицо его постепенно темнело. Наконец он не выдержал и хватил кулаком по столу:
— Вы мне прекратите отсебятину нести! Думаете, генерал глупее вас — такую кучу чисел не упомнишь, хоть лоб расшиби. Ежу понятно. Представить немедленно документацию, а за каждую ошибку будете строго наказаны!..
Проверили — все сошлось: тютелька в тютельку. Будто капитан наизусть цитировал отрывок из любимой поэмы. Начальник тыла хмыкнул удивленно, но в присутствии офицеров извинился перед Владимиром. Потом добавил: «Ну молодцом, молодцом… Только впредь все равно по бумаге докладывай».
Братчиков поражал сослуживцев и подчиненных, жонглируя огромными числами с такой легкостью, словно складывал два плюс три. Нормальному объяснению это не поддавалось. А сам капитан отшучивался: мол, контузия виновата — добавила памяти. Говорил он всегда «на полном сурьезе», поэтому народ попроще клевал на эту удочку. И молва мало-помалу создала вокруг Владимира ореол таинственности.
Братчиков величал себя также «хронической недоучкой». А видя недоумение собеседников, перечислял, загибая пальцы:
— Ремесленное не закончил — раз. В техникуме не доучился — два. Из ВТУЗа ушел (жениться угораздило) — три. Опять же без диплома выпустили из танковой академии…
Действительно, доучиться ему нигде толком не удалось. А ведь на лету все схватывал. Володе достаточно было заглянуть мимоходом в учебник, прослушать лекцию, и груз знаний навсегда оставался в памяти. Преподаватели дивились способностям парнишки с огромной шапкой золотистых волос.
Но все как-то выходило, что учиться недосуг. Из ремесленного ушел — мать с сестрой кормить надо, самому надоело с хлеба на квас перебиваться. Потом семья перебралась в Москву. Стало полегче: отец с заработков вернулся. На семейном совете решили: башковитый Володька, пусть учится. Поступил в Московский автомобильный техникум. А тут отец слег — двужильный был мужик, но и он не выдюжил.
Приспела пора идти в армию. Попал на Дальний Восток. Смышленого, грамотного парня определили в новые тогда танковые войска механиком-водителем. Тогда-то все и произошло…
Третий год службы. Приморье. Шли учения. Танку помощника командира взвода Братчикова надо было перескочить по перекинутому через неширокую речушку деревянному мосту. Боевая машина разогналась и… ухнула под воду. Сознание провалилось куда-то в черную бездну. Спасти всех спасли. Однако копны соломенных волос у помкомвзвода как не бывало.
Когда Владимир, оклемавшись, поглядел в зеркало, то присвистнул: «Холостой, но лысый!» В ту пору ему минуло 25. Медицинская комиссия признала: ограниченно годный второго разряда. Это в военное время, а в мирное — комиссовать.
Работал техником, начальником цеха небольшого завода. Но не лежала к этому душа. В 1938-м случайно прослышал о наборе в танковую академию и подал документы на инженерный факультет. Конкурс не пугал, хотя он был немаленький — 12 человек на место. Другое дело — медкомиссия. И все же Владимир умудрился переубедить врачей. Экзамены сдал без сучка и задоринки…
Все карты смешала война. Жадно следили за сообщениями информбюро, а новости с фронтов шли неутешительные. В голове не укладывалось, как же можно оставлять родные города и села. Рвались в бой, ждали, когда пробьет их час.
Метельным февралем 42-го выпуск собрали по тревоге и с ходу — на войсковую стажировку. До диплома оставалось всего полгода… Воентехник 1-го ранга Братчиков получил назначение в 3-ю танковую армию. Боевое крещение принял под Козельском. А после Острогожско-Россошанской операции на гимнастерке молодого офицера замерцал орден Красной Звезды.
Потом были еще бои и еще награды. На войне как на войне. Хоронил товарищей, самого бог миловал. Хотя смерть и не раз и не два косила совсем рядышком.
От снабжения горючим порой зависело: вихрем наступать или топтаться на месте. Поэтому и следовал Братчиков за передовыми частями, точно привязанный. Он чертом носился по захваченным населенным пунктам, всюду совал свой нос, стремясь учуять запах переработанной нефти. Да и как иначе шагать в ногу с наступающей армией, если собственные склады оставались далеко позади, а бензин требовался ежечасно?
Однажды мартовской ночью 43-го Братчиков сопровождал колонну машин с топливом. Шесть бензовозов с потушенными фарами неслись по черному полотну шоссе к Харькову. Капитан сидел в кабине передней машины и подремывал. Вдруг — сполох огня! Взрыв! Идущий следом бензовоз мгновенно заполыхал.
«Фашистский танк прорвался», — мелькнула догадка. Владимир распахнул дверцу и бросился к кювету. Чей-то истошный крик прорезал ночь. В кювете — ледяная каша. Братчикова обожгло холодом, зацепил полные валенки воды. Чадил зловещий костер. Отблески пламени доставали до убитого водителя, лежащего посередине дороги, широко распластав руки.