На всех фронтах
Шрифт:
Ели молча, думая каждый о своем. А когда солнце выглянуло из-за горизонта, в избу ввалился огромный автоматчик. Буркнув «Здрасте!», он взял миску, наложил себе каши с мясом, сел в угол, быстро позавтракал и полез на печь. Буквально через считанные секунды оттуда послышался его громкий, раскатистый храп.
Майор подвинул к себе Стакан с кофе и, посмотрев на меня, сухо сказал:
— Впредь не петь никаких советских песен. — Слова его звучали категорично, как приказ. — Я научу вас нашим. И вообще, поменьше говорите на русском языке.
Первое задание было не таким уж сложным. Надо было просмотреть линию железной дороги и вернуться над степным шляхом домой.
Я разложил карту и стал прокладывать курс, делая необходимые пометки. Настроение было прекрасное. Ко мне подошел майор, взглянул на проложенный курс и, не удостоив меня взглядом, произнес:
— Вот здесь перелетать фронт нельзя. Заметят, что мы рано утром возвращаемся из русского тыла. Невольно у постов наблюдения возникнет вопрос, кто мы. Уверяю вас, через час в центре постов станет ясно, что здесь что-то нечисто, и будет отдан приказ истребителям затребовать у всех самолетов нашего типа пароль «Я свой самолет». Подумайте лучше…
Я виновато моргал глазами, понимая всю несерьезность своего решения.
Конечно, откуда мне было знать, где летать на бреющем, чтобы не получить пулю от своей или вражеской пехоты. Палят ведь сдуру, со страху, да и вообще перепутать не мудрено. Пехота тогда скверно разбиралась в типах самолетов. Так что прокладка курса, поначалу казавшаяся мне плевым делом, несколько раз была подвергнута строжайшей критике. Вероятно, со стороны я выглядел смешно. Комиссар и Соловьев переглядывались, майор высокомерно наблюдал за тем, как я перекладываю курс. В руках у Верочки звонко сломался карандаш. Я вздрогнул. Она, глядя на меня, со вздохом сказала:
— Если на вас нападут советские истребители, не забудьте пароль: «Киржач». Поставьте фиксатор на волну взаимодействия, чтобы быстро переключиться.
Все кончилось тем, что майор тихонько сдвинул меня в сторону, провел одну линию, потом другую и произнес: «Остальное как у вас. Считайте!» — и он подвинул мне штурманскую линейку. Принятие части моего предложения несколько подбодрило меня. Верочка улыбнулась. Майор стоял позади меня, внимательно сверяя правильность учета магнитных склонений, промера расстояний. По общему времени полета выходило, что бензина будет в обрез, и я неуверенным голосом заметил:
— На неожиданности у нас не будет ни литра бензина. — Сказав это, я нерешительно посмотрел на майора.
Он, словно очнувшись, взглянул на расчет и отменил одну из своих поправок.
Взлет был коротким. Сделали горку и сразу стали набирать высоту. Я прилежно по нескольку раз сверял правильность поправок бортовых графиков курса, боясь получить замечание. Вскоре появилась прерывистая ленточка передовых окопов. Майор сделал несколько зигзагов вдоль фронта, не предусмотренных курсом и, резко снижаясь, пошел в сторону немецкого тыла. Я вертелся, как лещ на сковороде, боясь проворонить истребитель или какую-либо наземную цель.
На немецкой стороне шла размеренная прифронтовая жизнь. Изредка появлялись эшелоны крытых вагонов, в отдельных рощицах стояли какие-то части. Было видно, как солдаты запрягают лошадей, толпятся возле кухни. У меня мелькнула мысль: «А что, если стегануть из пулемета». Но тут майор оглянулся, в переговорном устройстве послышался его недовольный голос: «Не вздумайте стрелять!»
Под нами появился тяжело двигавшийся состав. Танки! Сердце учащенно забилось. Мы прошли над составом, потом вернулись обратно и полетели вдоль железнодорожного полотна почти на уровне крыш офицерских вагонов. Двадцать два танка, пять бронетранспортеров, один тягач «черт» и грузовые машины, заваленные ящиками. Танкисты сидели на платформах и радостно нам махали.
— Ответьте же им. Не сидите, как приклеенный, — послышался в наушниках голос майора.
Я сделал из кабины несколько вялых движений рукой. Мне бы сейчас не приветствовать, а шарахнуть по ним из пулеметов. Вот и остались бы эти танки без танкистов. Я включил рацию и вызвал Верочку. Короткая сводка цифр. Срочность данных была очевидна. Хотелось добавить еще что-нибудь по-русски, чтобы Верочка поняла, какая у меня душевная маета. Майор прибавил обороты, взял ручку на себя и, заложив глубокий вираж, пошел в сторону от железной дороги. Я спросил его, почему он так резко изменил курс. Он приказал выключить рацию и занудливым, ровным голосом отчеканил:
— Потрудитесь выполнять инструкции, передачи должны быть краткими, вы не на сцене.
Я молчал. Он был прав. Чуть выше нас прошла пара барражирующих «мессеров». Они свернули с курса и пошли в нашем направлении. Я доложил. Майор приказал «пробежать» по диапазону приема. Интуиция не обманула его. На волне взаимодействия «мессера» предупреждали нас о том, что в этом районе был замечен русский истребитель-охотник. Майор махнул крылом в знак того, что понял, и пошел бреющим, чуть ли не сбивая верхушки деревьев. «Мессера» провели нас немного и отвалили в сторону, пожелав счастливого пути…
…На аэродроме нас ждал «сюрприз». На второй вылет не было бензина. Соловьев, нелепо вытягивая руки по швам, оправдывался. Майор вопросительно смотрел на меня в ожидании перевода.
Известие вывело его из себя. Он приказал мне оформить карту-донесение и объявил, что сегодня у нас будет день занятий немецкими уставами, языком и штурманская подготовка.
К вечеру занятия прервал приехавший бензовоз. Процедура заправки была сложная. В целях секретности у шофера забирали машину и баки заправляли сами. Комиссар был недоволен большим числом лиц, принимавших участие в осуществлении операции. Встречи с кем бы то ни было запрещались. Самолет зачехлялся полностью. Маскировали площадку под аэродром ГВФ. Но нельзя сказать, чтобы все это выглядело убедительно. Создавалось впечатление, что, не будь комиссара, от операции ничего бы не осталось. Только его верный Соловьев и, подозреваю, наш бессменный часовой Передерий знали, чего это стоит комиссару. Они постоянно о чем-то шептались, где-то часами, а то и целыми днями пропадали, неизменно появляясь с чем-нибудь необходимым. Хозяйством ведала Верочка. Она успевала сидеть у рации, топить печь, готовить борщи, кулеши. Во второй половине дня появлялся наш верный страж Передерий, который каждую ночь, как тень, бродил вокруг «хозяйства», внимательно наблюдая за появлением чужих лиц. На майора и меня смотрели как на привилегированных. Потом я узнал, что «привычка» комиссара спать на сеновале не что иное, как добровольное дежурство ночью в неспокойные, по сведениям районного отдела НКВД, ночи.
Однажды, когда мы вернулись из полета и делились впечатлениями по поводу увиденного, на окраине аэродрома мелькнуло чье-то платье. Туда стремглав бросился Передерий. Вскоре он появился вместе с какой-то женщиной.
— Ой, ратуйте, люди добрые! Убивают! — причитала она.
— Какая вас нелегкая сюда занесла?.. — спросил ее комиссар.
— Ой, я здешняя, из Дублян, знаете, около станции? Корову ищу.
Комиссар повел женщину в избу. Неожиданное появление ее серьезно нарушило привычный порядок. Передерий и Соловьев, взяв автоматы, ринулись обследовать кусты. Майор, сделав кое-какие уточнения в донесении, пошел к самолету, чтоб осмотреть мотор.