На всех фронтах
Шрифт:
Невозмутимый Соловьев, подыгрывая хозяину, вскинул автомат.
Баба, крестясь, отступила.
— Ну, сорочье твое племя, клянись перед своим богом, что будешь молчать как рыба.
Была произнесена страшная клятва. Прасковья облегченно вздохнула и снова спряталась за мужа, с опаской поглядывая на Соловьева.
Я заметил, что Вера была предельно серьезной. Ее не забавлял весь этот спектакль. Наконец что-то решив, она подошла к Прасковье и ласково попросила:
— Прасковья, вы уж извините, но мы просили бы вас немного поработать у нас. Прокопий Никанорович, вы уж не взыщите, нам такие люди, как
Прокопий Никанорович, смекнув в чем дело, немного поартачился для виду и согласился.
Возвращались мы, веселясь и комментируя прошедший день. Прасковья сидела, словно в рот воды набрав. Видимо, страшная клятва возымела свое.
Приезд Прасковьи не оказался неожиданным для комиссара. Это обстоятельство лишь укрепило меня в мысли, что Верочка пользуется его особым доверием.
А когда разговор коснулся конфликта в районном узле связи, комиссар улыбнулся:
— Моли бога, Володя, что Верочка подвернулась, а не то быть тебе битому.
Однажды комиссар, предварительно разослав людей по разным делам, усадил меня и майора перед собой и затеял разговор издалека. Решил он разработать новую операцию с полетом в дальний тыл. Надо было выяснить, где у противника стратегические резервы, каковы направления их движения. Вся трудность заключалась в том, как дозаправиться на немецком аэродроме. Партизанские отряды еще только создавались, устойчивой связи с ними не было. Единственное, чем мы располагали, это подлинными личными документами и фальшивыми полетными листами, которые нетрудно было сфабриковать, так как немецкая авиадиспетчерская служба относилась к ним как к ненужной формальности, ибо все пролеты и посадки дублировались телеграфом через штабы.
Когда все было десятки раз обдумано и проиграно, приступили к проведению операции. Еще раз выверив расчеты, мы ранним утром шагали к самолету в окружении всей нашей дружной маленькой колонии. Даже Прасковья, уже привыкшая к нашим обыденным полетам, наитием поняла, что мы отправляемся на рискованное дело. Она стояла на крыльце, держа в руке тарелку, и крестила нас на добрый путь. На опушке леса появился наш верный страж Передерий. Огромный, как всегда скупой в разговоре и в движениях, он мрачно смотрел на проходящую мимо него цепочку съежившихся от утреннего холодка людей. Комиссар шел с майором и молчал. Верочка незаметно подошла ко мне на повороте, а когда все скрылись, приподнялась на носки и, обняв, крепко поцеловала.
— Я буду ждать тебя, слышишь? Ты же сам говорил, что у летчиков есть такая примета: если их ждут, они возвращаются невредимыми.
Из-за поворота мы вышли, словно между нами ничего и не было. Пока прогревали мотор, провожающие стояли в стороне. Самолет начал разбег, я в последний раз взглянул на Верочку…
Мы вошли в облачность, чтобы скрыться от наших истребителей. Фронт затаился в предутренней тишине. В разрыве облаков на земле были видны наши и немецкие артиллерийские позиции.
До войны нам нередко говорили, что обнаружить такие позиции дело нелегкое. Тщательная маскировка меняет их очертания. А тут все было как на ладони.
Одно мне показалось странным. Немецкая сторона словно замерла, на советской виднелись то повозка, то какой-нибудь автомобиль. Я сообщил о своих наблюдениях майору. Он ответил, что заметил это и пытается понять, в чем дело.
Занятые рассматриванием земли, мы не заметили, как над нами проскочил И-16. Советский летчик, увидя нас, заложил глубокий вираж. Я дал длинную очередь с таким расчетом, чтобы она заставила летчика отвалить в сторону. Но он это сделал в самый последний момент. Руки немели при мысли, что это свой, какой-нибудь Васька и, на тебе, срубит нас не за понюх табаку. Майор сделал горку, и мы скрылись в облаках. Вдруг на волне немецкого взаимодействия я услышал:
— «Хеншель», возьмите влево, там облака гуще. Мы идем к вам на выручку.
Это была дежурная пара «мессеров», барражировавшая в квадрате. Надо было уходить и от них.
Мы вырвались из облаков и пошли бреющим полетом над степью. И тут только я понял, что потерял ориентировку. И на вопрос майора «где мы?» промолчал, разглядывая похожие друг на друга украинские села. Майор с усмешкой заметил:
— Может быть, нам забежать в сельсовет и спросить?
Мне было не до шуток. Если в ближайшие пять-десять минут я не определю место, операция провалится из-за перерасхода бензина.
— Спокойно, унтер-офицер, — пробормотал майор.
Самолет стал рыскать в поисках заметного ориентира. Наконец ориентир был найден. Небольшое озерцо с церковью и отводом шоссейной дороги я воспринял как подарок судьбы. Майор улыбнулся. Это была его первая улыбка.
Вскоре мы легли на свой курс и пошли вдоль железнодорожного полотна. Дорога была буквально забита составами. Эшелоны, что называется, шли один в хвост другому. Я включил рацию и передал свои наблюдения. Связь работала бесперебойно. В сухих ответных цифрах проскочило лишь два слова: «Почему молчали?» Рассказывать было некогда. Разведданные увеличивались как снежный ком. Майор заметил, что в составах нет ни боевой техники, ни живой силы. А когда мы сделали облет одного из них, стало ясно, что везут боеприпасы. Постепенно прояснялась картина: немецкая армия изготавливалась к очередному прыжку на нашем участке фронта.
Миновали зону радиуса действия советских истребителей. Майор облегченно вздохнул и произнес:
— Берите управление на себя. Надо перепроверить расчеты по бензину.
Я вставил ручку в гнездо, закрепил педали и осторожно повел самолет по горизонту, внимательно следя за компасом.
Через некоторое время я почувствовал, что майор осторожно корректирует меня. Наконец он оторвался от расчетов:
— В пределах нормы. Мне показалось, что с бензином у нас швах. Идем на дальнюю авиабазу.
При подходе к базе мы увидели на взлетной площадке двухмоторные бомбардировщики «Дорнье-215». Это было как нельзя кстати. Разумеется, стартовый персонал был занят ими и наша посадка на краю аэродрома будет не замечена.
Майор буквально «притер» самолет к земле. Мы отрулили в самый отдаленный пустой угол, выключили мотор. Теперь начиналось самое главное.
Майор огляделся, вблизи никого не было. Он снял куртку, чтобы виден был его Железный крест и майорские погоны, внимательно посмотрел в зеркальце, извлек откуда-то фуражку, пристегнул шлем с очками к поясу, напомнил мне, что открывать огонь из спаренных пулеметов только в том случае, если он снимет фуражку. В остальном действовать по обстоятельствам…