На задворках галактики. Трилогия
Шрифт:
Острецов, пользуясь положением заместителя начальника Главразведупра, лабораторию ментоскопирования стремился посетить при каждом удобном случае. И каждый раз он неизменно наведывался в хранилище — так назывался герметичный блок, куда попасть можно было лишь имея соответствующий допуск, при этом пройдя сложную процедуру подтверждения личности да ещё миновав бдительную охрану у шлюзов. Всё оборудование для хранилища и лаборатории предоставил Краснов, когда проект только затевался. Научно–техническое развитие Новороссии до подобных технологий ещё не дошло. Не дошло, но Острецов питал уверенность, что лет через двадцать обязательно дойдёт, если, конечно, сохранится заданный в последнее время темп. В хранилище генерал–лейтенант чаще всего подолгу задумчиво ходил между рядами аквариумов. Сотрудники лаборатории так называли контейнеры с питательным раствором, в которые погружали головы «стирателей».
Аквариумы. И лишённые волос головы, обвитые трубками. Не жизнь, а биологическое подобие жизни. Правильней даже назвать это Нежизнью — именно так, одним словом. У Острецова хранилище всегда вызывало зловещее впечатление. Раскрытые немигающие буркалы, бессмысленно таращиеся в пространство. Даже зная многие тонкости поддержания псевдожизни, Острецов подспудно избегал смотреть в эти неживые, но и немёртвые глаза. Иногда, забываясь, он чувствовал себя чудовищем, ответственным за жуткие биологические опыты. Но таковое забытьё случалось редко — на краткие секунды, и бесследно исчезало, стоило только вспомнить, что все головы в аквариумах принадлежат смертельному врагу. И лишь четверть из них человеческие, натуральные человеческие, бывшие некогда частью тел велгонских офицеров — «стирателей». Большая часть трофеев принадлежала рунхам с разной пропорцией гибридности.
Просмотр подошёл к концу и голоэкран растворился. Отображатель еле слышно прожужжал и стих. Около минуты в комнате хранилось молчание.
Весомая доля только что просмотренного материала была записана из памяти рунха, убитого Красевичем. Чужак — «стиратель» оказался фигурой далеко нерядовой. Очень даже нерядовой. Это стало понятно после первого сеанса ментоскопирования. По приказу Острецова вначале были извлечены данные о разгромленном лагере. И практически сразу выяснилось, что лагерь на Оми выполнял особую роль в системе подготовки «стирателей». Курсантов–людей там не обучали, все будущие диверсанты состояли из одних только гибридов биологически молодого возраста. По человеческим меркам — подростки четырнадцати–шестнадцати лет. Но выглядели эти странные подростки лет на пять–семь старше. Всех их вырастили в секретном интернате где–то на севере у границы с Пустошью, более точными сведеньями рунх не обладал. При зачислении в курсанты, воспитанники интерната уже пребывали в прекрасной физической форме, умели обращаться с оружием и имели навыки рукопашного боя. Омский лагерь создавался как экспериментальный, со временем его выпускники должны были стать главной ударной силой среди «стирателей». Инструкторов подбирали очень тщательно, и конечно только из рунхов–гибридов.
Без преувеличения, все эти сведенья относились к разряду весьма ценных. Рунх, чья голова послужила источником разведывательной информации, носил при жизни человеческое имя Гениш и был высокопоставленным офицером в чине бригадного генерала. Должность начальника учебного лагеря он принял за две недели до налёта. В процессе изучения его памяти, удалось довольно быстро установить, что предыдущая деятельность Гениша была предельно насыщенной событиями; и естественно, прошлое бригадного генерала, относящееся к периоду его службы до принятия должности начальника учебного лагеря, сразу заинтересовала и Острецова, и Краснова, и Семёнова. Собственно, только что закончившийся просмотр был посвящён по большей части прежним похождениям бравого генерала Гениша. И судя по снятым материалам, его место в тайной иерархии чужаков находилось где–то по середине кастовой пирамиды. Точнее, ближе к верхушке иерархов.
Интересного в голове Гениша оказалось уйма. Бывал бригадный генерал и под Ферс—Нортом на строительстве космодрома (этот массив данных Острецов распорядился извлечь в последнюю очередь); бывал с инспекторской поездкой и на урановых шахтах в Моорском горном районе; и даже в своём немалом чине трижды забрасывался в тыл северо–раконцев, где лично провёл несколько специфических операций. Всё что удалось извлечь по теме Северной Раконии, было просмотрено ещё накануне завершающего раунда переговоров с делегацией союзников. Именно по настоянию Хромова, фельдмаршал Родионов выдвинул условие о взаимодействии разведок. Всей полноты обстановки до определённого времени союзникам решили не раскрывать. Всему своё время. Да и то, до конца раскрывать северо–раконцам свои замыслы глава Главразведупра
Раскручивая хитросплетения Гениша, Острецов часто ощущал брезгливость. Большинство агентов попадались на примитивные денежные крючки, иные имели тайные страсти и шли на предательство, опасаясь огласки собственных дегенеративных наклонностей. С вырожденцами, в общем–то, всё понятно. Но вот что ставило в тупик — это подменыши. Как ни пытались в лаборатории извлечь сведенья про источник появления подменышей, всё тщетно. Очень похоже, Гениш просто не обладал доступом к этой информации. Он лишь использовал биодубликаты для подмены нужных ему офицеров. Каким образом происходило снятие копии сознания с жертв тайных похищений, Острецов знал от Краснова. Знал также и то, что выращивание биодубликата особой трудности не представляет, как не представляет и задание ему внешних возрастных признаков или таких признаков как шрамы, рисунки морщин и прочие индивидуальные особенности. Технически сложно, но не невозможно поместить дубликат сознания в «чистое» новое тело. Сложность, причём огромная, состояла в другом: тело плюс сознание — это всего лишь биоробот. Это не человек и даже не гибрид. Но вот каким способом рунхам удаётся одушевить биороботов, для Краснова оставалось загадкой. А посему не знал этого и Острецов. Из прошлых бесед он вынес, что часть гибридов, в сущности, являются теми же биороботами, ведь даже одушевление тела — этого далеко не достаточно, чтобы стать вровень с человеком.
К счастью, в сети Гениша (вернее, бывшей сети, ведь он сдал кураторство новому назначенцу) подменышей было мало. И как косвенный признак их проявления можно было назвать разрушение семей и обособление частной жизни. Но всегда ли срабатывало это правило оставалось пока что неясным.
Рассудив, что пожалуй пора бы закруглить выдерживание паузы, Острецов нарушил тишину вопросом:
— Итак, что скажите, соратники?
Краснов ответил, не раздумывая:
— А что тут скажешь? Гениш — это, без ложной гордости, наш крупный успех.
Глядя на генералов, Кочевник поскрёб подбородок со словами:
— Головы остальных инструкторов тоже ценные. Но до уровня Гениша им, конечно, далеко.
— Значит, наши выводы совпадают, — заключил Острецов. — А раз так, то начнём–ка соображать над первоочередными шагами по очищению Северной Раконии. Мне, Пётр Викторович, понадобятся группы «охотников».
Краснов не возразил, но всем своим видом выразил, что сперва надо закончить дела в Светлоярске. Острецов его понял без слов и ответил:
— Скоро здесь всё завертится так, что успевай только крутиться. Безусов крепко сумел обложить наших «друзей». Осталось дождаться, когда они начнут нервничать и проявят себя во всей красе.
— А что, Ростислав Сергеевич, — спросил Краснов, — полковник Безусов так уверен, что «они» непременно начнут дёргаться и совершать ошибки?
— Да. И я разделяю его уверенность, — Острецов посмотрел на Кочевника, тот тоже выразил своё согласие кивком. — Знаете, мы даже не ожидали насколько усердным окажется Кашталинский. Он сдал кое–кого в войсках. Правда, раскручивать ниточку Хромов поручил не мне, но сегодня утром он поставил меня в известность, что в действующей армии уже взяты под колпак несколько предателей и внедренцев, вина которых явна и доказана. Взяты в разработку и некоторые офицеры, которых предатели использовали в тёмную. Эти офицеры никоим образом не шпионы, просто либо чрезмерно болтливы, либо на свою беду оказались в приятельских отношениях с подсылами. Ну и кроме всего прочего, Кашталинский — не единственная болевая точка, на которую давит Безусов.
— Что ж, — произнёс Краснов, — по завершении дел столичных, займёмся помощью союзникам более предметно. А пока что меня больше волнуют урановые рудники и строительные работы у Скериеса и Бирра. Но в первую очередь — рудники.
— Я, Пётр Викторович, наслышан, как вы «сотрясаете» наше руководство, — улыбнулся Острецов. — Но теперь–то, когда у нас в распоряжении появились древние драгметаллы, думаю, решение о начале строительства атомных убежищ в северных городах последует скоро.
— Как бы поздно не вышло, — пробурчал Краснов. — Слух про скорое решение, надеюсь, надёжен?