На задворках галактики. Трилогия
Шрифт:
— Ощущаю, — не поворачиваясь, буркнул сержант. — Воздухопроводы, похоже, тут всё ещё исправны.
— Значит, мы не под морским дном? — удивился Возницын.
— Да вроде бы… Мы сейчас или под островом, или под материком. Скорее всего, под каким–то островом. Полковник при мне пробы грунта брал… потом долго цокал языком, а когда с базой связался, сказал, что грунт здесь легче — из сиаля. А сиаль, Юра, это кремний и алюминий, — Горталов остановился и, помолчав, добавил: — Вероятней всего, над нами земли островитян.
— Опять эти хлыщи… — зло проскрипел Возницын, невзлюбивший островитян после обороны раскопок. — Что–то я не пойму… Разве не странно, что они до сих пор шахты воздухопроводов не обнаружили?
Сержант лишь скривил рот, мол, чего тут странного. По его разумению, шахты могли выходить на поверхность где–нибудь в укромном лесном уголку или в горах, кроме того, они наверняка
Его молчание Возницын воспринял как должное, раз не соизволил ответить, значит уверен, что островитянам никакие шахты и вовек не сыскать. Командир на то и командир, чтобы грамотно оценивать обстановку, да и не в звании и должности тут дело. Горталов на целых восемь лет старше, по–житейски помудрей его будет — детей имеет, сына и две дочери, к тому же из кадровых, хоть и не рос в званиях. А сколько их, кадровых, сейчас осталось? Тех, кто видел войну с самого начала! Горталов два сверхсрока оттрубил, а там война… А он, Возницын, успел только школу закончить, да сразу на призывной пункт пошёл. И попросил записать его ни куда–нибудь, а в гвардию. И записали. Три месяца в запасном полку, а потом настала совершенно иная, дотоле как оказалось и не представимая жизнь. Двадцать два месяца на фронте сложились для него, вчерашнего школьника, в совершенно иную, невообразимо долгую жизнь, настолько насыщенную событиями, переживаниями и до предела обострёнными чувствами, что все предыдущие годы, начиная с измальства, казались лишь промелькнувшими денёчками. А на фронте, бывало, и день за месяц живёшь. И только после последнего — девятого ранения, прожжённый порохом Юра Возницын начал задумываться, что он ведь в сущности ничего не знает о взрослой жизни на гражданке. Он, мастер ближнего боя, имеющий жуткий опыт яростных рукопашных схваток в заваленных телами траншеях, знающий как сжечь танк и как рассчитать подлётное время снаряда, вдруг осознал, что существует и другая грань бытия, где есть место прекрасным чувствам к женщинам, где растят детей и не меряют этапы жизни по трассирующим патронам в начале и конце пулемётной ленты.
— Серёг, как думаешь, — мечтательно обратился Возницын, выкинув из головы загадки воздухопроводов, — сколько отсюда до поверхности?
— А чёрт его знает… — только и сказал Горталов, не подозревая, что разрушил радужную надежду товарища поскорей выбраться под открытое небо, чтобы глядя на него представить чужую небесную синь вовсе не чужой, а той что раскинулась над родными краями.
Дальше их путь пролёг среди мрачного величия царивших вокруг разрушений. Им обоим казалось, что они попали не в древние подземелья, построенные в толще планетарной коры, а в разрушенный уличными боями город, где вместо улиц — широкие коридоры, вместо домов — огромные залы и совсем крохотные помещения. А спустя четверть часа пути, сержант увидал за очередным поворотом следующий шлюз и на стене перед ним точную копию панели, с которой он имел дело совсем недавно.
— Идём! — скомандовал он. — Поглядим что да как…
Прежде чем подступиться к шлюзу, они проверили все боковые ответвления и каждый раз надолго задерживались у находок, которые сержант сразу же занёс в разряд здешних тайн. Собственно, ничего особо таинственного им не попалось, привыкшие на войне к ликам смерти во всех её проявлениях, разведчики осматривали изувеченные тела древних солдат, погибших, судя по всему, прикрывая отход основных сил, а может быть прикрывая отход гражданских. Кто теперь скажет, кого они тут прикрывали? Они так и лежали все эти века, где смерть настигла их. Мумифицированные костяки в истлевших мундирах, а кое–кто и в защитном облачении, чем–то напоминающем доспехи из докосмической эры на легендарной Прародине. В юности Горталов всегда любил школьные уроки истории, а рисунки древних воинов в панцирях и латах вызывали в нём самый живейший интерес. Однако найденные доспехи имели мало общего с теми рисунками в плане защиты. Судя по вмятинам, они могли выдерживать пули и защищать от взрывной волны, а округлые шлемы не имели видимых смотровых щелей.
— Нехилая штуковина… — восхищённо пробурчал Возницын, подняв оружие, что лежало рядом с телом павшего воина. — Серёг, ну чем не пулемёт, а? Вот приклад, вот ствол…
Сержант с весёлой усмешкой смотрел, как Возницын, окрылённый надеждой заполучить древнее оружие, тщится привести его в боевое состояние. После всех стараний Возницын навел ствол на дальнюю стену, изъеденную выщерблинами, и нажал спуск. И ничего не произошло.
— Бэка, кажись, кончился… — разочаровано предположил Возницын и осторожно поставил «штуковину» на пол, так и не поняв, каким образом её перезаряжать.
— В общем, так, — распорядился Горталов, — здесь
Возницын согласно кивнул, Оракул (про этот позывной начальника экспедиции Александра Кужеля бойцы узнали далеко не сразу, а когда узнали, судачили о позывном дня два; чем–то мистическим от «Оракула» веяло, сперва даже кое–кто подумывал, что Кужель пророчествовать может) — раз уж Оракул смог заставить заработать портал, то пусть он и с другими находками разбирается.
Дальше разведчики ограничились лишь осмотром места боя. Перекрытия стен во многих местах были снесены напрочь, груды обломков, оплавленные вмятины в бетоните, проплешины копоти на полу и на уцелевших стенах. И разбитые механизмы явно боевого назначения. Механизмы, отдалённо напоминающие человеческие фигуры, так как имели псевдоноги и псевдоголовы. Однако руки у них отсутствовали, их заменяли манипуляторы — множество гибких конечностей, напоминавших змеевидные шланги и, похоже, эти конечности могли выполнять некоторые функции человеческих рук — хватать, цеплять, опираться, толкать. Сержант долго рассматривал вырванный манипулятор, защищённый сегментарной бронёй, потом его привлекли оторванные механические головы с пробоинами. Судя по всему, головы использовались как платформы для оружия и сенсоров. Горталов пытался представить, как эти боевые механизмы могли выглядеть будучи неповреждёнными, но вскоре понял всю тщетность своих потуг. Несомненно, механические солдаты, что штурмовали оборону людей, тут были представлены несколькими видами.
— Гляди–ка! — Возницын вытащил из–под завала тело в повреждённых доспехах, у некогда глухого шлема была сорвана лицевая пластина.
Сержант бросил лишь один взгляд на обожжённое до костей лицо и ощутил холодок по спине. Строение черепа было явно нечеловеческое.
Возницын в сердцах выматерился, когда рассмотрел череп подробнее, и как–то гадливо, словно соприкоснулся со вселенской скверной, отшвырнул от себя труп.
— Не враки это… — потрясённо прошептал он. — А я-то думал, что всё это сказки…
Горталов не сказал ничего. Впереди были сплошные завалы. И он пошёл, пробираясь сквозь них, то и дело натыкаясь то на трупы чужаков в закопчённых либо пробитых доспехах, то на разбитые боевые механизмы. И всё чаще он находил сплетённые тела. Тела людей и чужаков. Здесь дрались остервенело, беспощадно, забыв о собственной жизни. Так можно драться лишь осознавая, что победа твоего врага — это неизбежная смерть твоих близких и тогда уже не думаешь как выжить, а жаждешь нанести врагу наибольший урон, пусть даже и ценой своей жизни. Казалось, дух взаимной ненависти и ожесточённости и по сию пору витает среди всего открывшегося разведчикам разгрома. Здесь часто доходило до рукопашной; к своему удивлению, сержант не раз замечал в руках древних бойцов непонятные то ли стеки, то ли клинки, способные пронзать доспехи. Возницын пробирался следом, ненадолго останавливаясь, если вдруг натыкался на останки древнего воина, павшего в бою с нелюдью. Останавливался и салютовал, преисполнившись мыслью, что всех павших надо поскорей похоронить.
К шлюзу они так и не дошли, хотя казалось бы — рукой подать. Взыграло чувство опасности, то чувство, что было ими выпестовано на фронте и несчётные разы помогало уцелеть в безнадёжных схватках.
Вскоре опасность заявила о себе, сперва как ни с чем не сопоставимый шум явно механического происхождения, а потом в виде боевых механизмов. Дверь шлюза отошла в сторону и из проёма вылетело нечто напоминающее сфероид со множеством конечностей. Не выехало и не вышло, а именно вылетело. Горталов даже удивиться не успел таковой способности летать, руки, словно живя своей собственной жизнью, рефлекторно дали очередь навскидку из «Ворчуна», а тело, опережая мысль, уже летело на пол, уходя с просчитанной в доли секунды линии огня неизвестного противника. Прозрачная дымка, чётко очерченная вокруг сфероида на манер кокона, лишь подёрнулась рябью, когда трёхлинейные пули прошили её. Прошили и громко звякнули о металлический корпус. От удара пуль сфероид потерял стабилизацию, его развернуло инерцией, что, видимо, сбило летуну прицел. Багряно–красный луч рассёк воздух над Горталовым со значительным завышением и ударил в обрушенную стену далеко позади. Если бы сержант мог наблюдать результат попадания луча, то не удивился бы, что тот прожёг в бетоните дыру. А секундой позже длинная очередь «Ворчуна» Возницына ударила по сфероиду и доказала, что и современные пули способны повредить древние боевые механизмы. Часть пуль с визгом отрикошетила от корпуса, но остальные нашли таки уязвимые места в сочленениях, разбили внутреннюю начинку и смели внешние сенсоры. Летун моментально лишился дымчатого кокона и рухнул вниз.