На железном ветру
Шрифт:
Тогда Михаил решил попросту бродить но улице из конца в конец. Один день — с утра и до обеда, другой — с обеда и до наступления темноты. К Пантеону — по одной стороне, к бульвару Сен-Мишель — по другой. Улица Суффло была довольно людной, и вряд ли его длительные прогулки могли привлечь к нему чье-то внимание. Зато таинственная Кармен однажды непременно повстречается. А уж узнать-то он ее за версту узнает.
Повстречал он, однако, не Кармен, а человека, который стоял у истоков всей этой истории. Однажды вечером он увидел шагающего навстречу Журавлева. Михаил знал его по фотографии. Скуластый румяный парень с широким лбом, прямым носом и чуть раздвоенным подбородком. Открытое, чисто русское лицо.
На вид — ровесник Михаила, хотя черный котелок делал его старше. Инженер, коммунист. Единомышленник.
Журавлев прошел мимо. А в душе Михаила вдруг поднялось тоскливое чувство. Впервые после той метельной ночи на советско-польской границе он ощутил огромное расстояние, отделяющее его от Родины, осознал собственное одиночество и незащищенность. Против него здесь было все, за него только он сам. Себя он мог бы сравнить с одиноким путником, который продирается сквозь джунгли, населенные кровожадными хищниками. Пожалуй, сейчас он отдал бы полжизни за то, чтобы очутиться в Москве, где-нибудь на Маросейке или в Старосадском переулке. С каким наслаждением спросил бы он на русском языке у первого же встречного... ну, например, который час. Поболтал бы с Верой... Господи, да что Вера! Даже соседа Глеба Яковлевича за любую рассказанную им уголовную историю он расцеловал бы, как отца родного. Друзья, знакомые, просто прохожие, даже улицы, дома, деревья, луга, реки — все, что осталось по ту сторону границы, излучало тепло. Еще недавно он дышал им, он купался в нем, но оценил лишь сейчас, когда лишился его. Когда увидел себя в холодной каменной пустыне. Когда вынужден был с равнодушным видом пройти мимо единственного соотечественника и единомышленника, известного ему в этой пустыне. Тоска по Родине... Об этом недуге он знал только понаслышке. Он не мог представить его себе, как здоровый человек не представляет боли. Отправляясь за границу, он ни на миг не задумался над тем, что, возможно, придется испытать эту тяжелую тоску.
И вот она навалилась на него внезапно, смяла неподготовленную волю, сковала энергию и обесцветила краски окружающего мира.
Ему опротивело хождение по улице, и он вернулся в пансионат. Заперся в своей комнате и, не зажигая света, лег в постель. Утром проснулся бодрым, свежим, готовым к действию, и только где-то глубоко внутри угнездилась крошечная заноза.
Терпение Михаила достигло предела. Надежда на счастливую случайность, которая помогла бы найти автора письма, растаяла. Три недели поисков ни на шаг не приблизили к цели. Что еще осталось? Обойти все квартиры по улице Суффло? «Простите, мадам, я бы хотел видеть мадемуазель Кармен». — «Кармен? Вы ошиблись, мсье...»
Утром того декабрьского дня — на улице моросил холодный дождь — он зашел в кафе рядом с домом № 5 и с чашкой кофе присел за столик. Рассеянно полистал номер «Фигаро». Новости совершенно не интересовали его.
Вдруг пришло в голову, что до сих пор он делал совершенно не то, что нужно. Недаром же в конце своего письма анонимный автор обронил фразу: «Сообразительный человек, полагаю, сумеет меня найти». Что автор имел в виду? Уж, конечно, не расспросы завсегдатаев кафе и не прогулки по улице. Для этого большой сообразительности не требуется. Но тогда что же?
В кафе вошел высокий сутулый мужчина лет пятидесяти. На нем был синий плащ, форменная фуражка и большая кожаная сумка через плечо.
— Доброе утро, Дюпле, — обратился он к хозяину, который за стойкой что-то сосредоточенно переливал из бутылки в бутылку. — Скоро починишь свою шарманку? — Вошедший кивком указал на запыленный музыкальный ящик. — Ну, ну, меня ты можешь не уверять, будто терпишь от посетителей одни убытки.
Дюпле только улыбнулся в ответ. Потирая руки, посетитель приблизился к стойке.
— Сделай-ка чашечку кофе погорячее. Хочу припугнуть свой ревматизм.
— Тогда уж разорись и на перно, — посоветовал хозяин.
— Что ж, от рюмочки не откажусь.
«Почтальон, — подумал Михаил. — Не сладко ему в такую погоду ходить по лестницам. Вот и мне придется так же...»
Чашка с кофе повисла в воздухе на полпути. Мысль проскользнула, как легкое дуновение, и он подобно охотнику, который уловил шорох в кустах, затаил дыхание. Ну да, разумеется. Почтальон — вот кто ему нужен. Незачем, навлекая па себя подозрение, слоняться по квартирам. Ведь именно этим много лет занимается пожилой почтальон, что ожидает теперь у стойки. Кто еще как не он должен знать всех обитателей улицы?
Почтальон принял от хозяина чашку и направился к столику у окна, за которым сидел Донцов.
— Извините, мсье, не помешаю? Не хочу изменять привычке — я всегда сижу здесь.
— Пожалуйста, мне будет очень приятно.
Михаил привстал и отодвинул соседний стул. Такая предупредительность вызвала у почтальона улыбку.
— Вы, верно, не парижанин, мсье. От наших любезностей не дождешься.
— Вы правы, я недавно в Париже, — словоохотливо подтвердил Михаил. — Хотел разыскать знакомого — не видел его десять лет, но это оказалось пустой затеей.
— Отчего же?
— Забыл и фамилию его и адрес. Знаю только, что живет на улице Суффло и есть у него... по-моему, дочка по прозвищу Кармен...
— Ну так вам, мсье, повезло, — улыбчиво жмуря глаза, сказал почтальон. — Правда, вашего знакомого — Эмиля Шамбижа — вы вряд ли сумеете повидать, но ведь вас, думаю, больше интересует Лора, его дочка.
— Кармен?
— Ну да, так он называл ее в веселые минуты. «Как все просто! Эмиль Шамбиж... Лора... Почему же я раньше не додумался порасспросить почтальона? Почти три недели, как дурак, слонялся по кафе и по улице, напрасно терял время. Должно быть, автор письма рассчитывал на более сообразительного человека...»
Досадуя на себя, Михаил забывал, что все простые задачи становятся простыми лишь после того, как решены.
— Шамбиж снимали квартиру в доме № 13, это недалеко, во дворе, — продолжал почтальон. — Но теперь их там нет.
— ?
— Мсье Шамбиж переселился в лучший мир. Бедняга подвернулся под руку негодяю апашу во время облавы в Ла Шапель. Он был неплохой человек и к тому же имел дар ясновидца.
— Ясновидца?
— Ну да. Однажды он сказал: «Помяните мое слово, Жуо, — меня зовут Жуо, мсье, — помяните, говорит, мое слово: вы с вашим ревматизмом еще увидите мои похороны». По его и вышло. Я думаю, на набережной Д’Орфевр он стоил хлеба, который съедал. Ведь он был инспектором криминальной полиции, мсье. И занимал хорошую квартиру. Но после его смерти мадемуазель Лора переехала в другой район. Отцовская-то квартира стала ей не по карману. Я не знаю, где мадемуазель Лора живет теперь, но в воскресенье вы сможете увидеть ее на улице Суффло. По воскресеньям она навещает тетушку Аделаиду — их бывшую служанку. Это в том же доме, Аделаида Нотта. Старуху там знают все.
Почтальон допил кофе, тяжело поднялся.
— Мне пора, мсье. Встретите мадемуазель Лору, передайте ей привет от старого ревматика Жуо. Всего хорошего.
Он вышел под холодный дождь.
А Михаил остался сидеть за столиком. Радость его погасла, как только он узнал, что вероятный автор письма был полицейским. Мозг его еще не успел во всем объеме переварить этот факт, но уже привычно выкладывал возможные варианты, могущие его объяснить.
Случайное совпадение. Маловероятно.
Шутка помешанного на детективных историях шизофреника. Но Брандт-то действительно в Париже. Это не шутка.