На железном ветру
Шрифт:
— Мадемуазель, нам нет необходимости сбиваться в толпу. И, кроме того... Я просил, чтобы вы узнали у Северцева место и время встречи, но тащить его сюда было вовсе не обязательно.
— Но, мсье Жорж, ему так не терпелось увидеться с вами...
— И все же, мадемуазель Лора, если хотите помочь, а не повредить делу, постарайтесь выполнять мои просьбы точно.
— Хорошо, я запомню.
Желая сгладить невольную строгость, Михаил взял ее висевшую, как плеть, руку.
— Ну, полно, я не хотел вас обидеть и очень вам благодарен. Идите, вам пора. Когда вы мне понадобитесь, я позвоню в коммутатор Ратуши либо, как сегодня, постараюсь встретить вас утром на углу. До свидания, мадемуазель.
Склонив голову к плечу, Лора взглянула на него испытующе, то ли желая постичь тайный смысл его слов, то ли приглашая его объяснить этот смысл.
— Вы, верно, и не подозреваете, — задумчиво сказала она, — какой у вас забавный и милый акцент.
Беспечно покрутив на пальце сумочку, сошла с тротуара на проезжую часть. Тотчас обернулась, помахала ручкой и лукаво бросила:
— То сфи-та-ния, ма-те-ма-усель!
«Черт возьми, да она еще девчонка, настоящая девчонка», — подумал Михаил.
Предоставляя Антону Северцеву инициативу в выборе места и времени встречи, Донцов получал возможность проверить его. Потому что встретиться среди бела дня на квартире у Северцева, например, — это одно, а заставить прийти советского разведчика поздно вечером в бистро на глухой улице — совсем другое. Сам выбор места и времени позволял догадываться о намерениях Северцева, не говоря о том, что Михаил собирался предварительно понаблюдать за ним.
Своеволие Лоры неожиданно осложнило задачу. Наблюдение ничего не могло дать. Оставалось либо отложить встречу, либо пойти на нее. После недолгого раздумья Михаил решил рискнуть. В конце концов сведения, которыми он располагал о Северцеве, низводили степень риска до вполне разумных пределов.
Шагом занятого человека он вышел на набережную, пересек ее по направлению к мосту и, проходя мимо Северцева, как бы нечаянно задел его тростью. Тот обернулся резко, словно от удара. Из-под низко надвинутого козырька кепки смотрели отчужденно и подозрительно глубоко посаженные серые глаза. В углу рта торчала сигарета. Крупное лицо было малиновым от ветра, и на скулах знобко топорщился пушок. Выглядел он лет на двадцать.
— Мсье Антон Северцев, если не ошибаюсь? — сказал Михаил по-французски.
— Не ошибаетесь, — помедлив, отозвался Северцев. — Почему вы меня знаете?
— Только что мне указала на вас Лора Шамбиж. Я Жорж. Вы хотели поговорить со мною?
— Нет. Это вы хотели со мной поговорить, мсье Жорж.
«Колючий парень», — подумал Михаил, а вслух сказал:
— Пусть так. Где мы могли бы сделать это без помехи?
— У меня дома. Дядя на работе, а тетка не помешает — у меня своя каморка.
— Почему вы сразу не назначили встречу у себя?
— Я хотел, чтобы вас представила Лора.
— Резонно.
За те пятнадцать минут, что они ехали в такси, Михаил успел хорошенько рассмотреть своего спутника. У него было сильное лицо, но для русского глаза выглядело вполне ординарно: широкие, вразлет, брови, разделенные вертикальной складкой, толстоватый нос, крупные скулы, будто поджимавшие снизу глаза, широкие, как плиты, щеки, Таких лиц сколько угодно можно встретить и в деревнях Центральной России, и на новостройках во всех уголках Союза. Появись Северцев в какой-нибудь плотницкой бригаде, он не обратил бы на себя внимания — рядовой деревенский парень.
Северцев жил в одном из переулков рядом с площадью Италии в старом четырехэтажном доме с узким — в три окна — фасадом, будто сплющенным между более высокими соседними зданиями. «Каморка» его находилась в мансарде и представляла собой маленькую комнатку с очень скудной обстановкой: стол, покрытый зеленой скатертью, три стула, железная кровать, этажерка с книгами. Единственное окно выходило на круто падающую крышу, и перед ним лежала груда осыпавшейся битой черепицы. На этажерке Михаил заметил потрепанный томик «Тихого Дона» Шолохова, несколько старых номеров журнала «Огонек».
Северцев предложил гостю стул, сел сам. Затем наступило натянутое молчание. В ожидающем взгляде Северцева таилась ирония, казалось, хозяина забавляло затруднительное положение гостя. Михаилу стало ясно: начни он издалека — это лишь усилит недоверие к нему.
Выложил на стол сигареты.
— Закуривайте.
Северцев достал свою пачку. Оба нарочито медленно, чтобы не показать волнения, закурили. Михаил со вкусом затянулся и сказал, перейдя на русский язык:
— От Лоры Шамбиж я слышал, что вы не питаете вражды к Советскому Союзу и хотели бы возвратиться на родину. Это правда?
— Хм, а я, признаться, начинал думать, что вы такой же русский, как и француз, — без улыбки сказал Северцев, уйдя от прямого ответа.
— Вы ошиблись, я не так давно из Москвы.
— Обладаете дипломатическим иммунитетом?
— Почему это вас заботит?
— Уж очень смелы. А ведь я эмигрант, по-вашему, стало быть, белогвардеец. Со мной без иммунитета опасно.
— С белогвардейцем я и говорил бы по-иному, — для него иммунитет не помеха.
— Что верно, то верно. К какой же категории вы меня относите?
— К самой несчастной.
У Северцева дрогнули брови, лицо напряглось.
— Как вас понять?
— Не беспокойтесь, Антон, трусом вас не назову, но я мужества не вижу. Хотите вернуться на родину, а риска боитесь...
— Что? Я...
— Знаю, знаю, — выставив ладонь и как бы отметая все возражения, перебил Михаил. — Вы не побоялись завербоваться через Брандта в германскую разведку, не побоялись рассказать обо всем Лоре Шамбиж, а через нее и Эмилю Шамбижу, которого знали как преданного друга Советского Союза. Все это вы совершили. Так почему же боитесь сделать последний шаг, почему не доверяете мне? Будь я провокатор, я не тратил бы времени на разговоры, потому что знаю о вас достаточно, чтобы вас уничтожить.