На железном ветру
Шрифт:
Провокация Сюртэ Женераль с целью выявить представителя советской разведки. Брандт здесь по другим делам и дан лишь для достоверности. В этом смысле подозрительна скоропостижная гибель автора письма, якобы от руки апаша. И потом уж очень вовремя, в минуту отчаяния, подброшена весть об этой гибели. Зачем? Чтобы он, советский разведчик, раскрыл свои козыри, которые, как должна в таком случае предполагать французская контрразведка, приберегаются им на крайний случай. Тогда почтальон Жуо вовсе не почтальон, а сотрудник Сюртэ Женераль. Но с какой стати сотрудник Сюртэ Женераль стал бы ему сообщать, что автор письма — полицейский и тем самым настораживать его? Нет, чепуха. Полнейшая бессмыслица. Еще и потому бессмыслица, что подобную операцию, не прикладывая большого труда, можно было бы построить гораздо тоньше. Французские контрразведчики не дети, чтобы так топорно работать. Нет, это не похоже на работу контрразведки. Это не похоже на шутку. Скорее всего налицо самый маловероятный вариант: бывший революционный моряк сделался сотрудником криминальной полиции, остался другом Советского Союза; используя служебное положение, узнал о темных делах Брандта и написал письмо Журавлеву. Эмиль Шамбиж совершил благородный поступок. Он погиб как заурядный полицейский, хотя достоин был погибнуть на баррикадах.
И все же надо быть настороже. Осторожность не помешает ему в воскресенье встретиться с Кармен. Риск вполне оправдан. А сейчас — в пансионат, до воскресенья нечего делать на улице Суффло. Конечно, можно было бы зайти к тетушке Аделаиде. Но сомнительно, чтобы она дала адрес девушки незнакомому человеку. Кроме того, в предстоящем контакте с Лорой Шамбиж лишнее звено нежелательно. В делах такого рода все лишнее таит в себе только лишнюю опасность.
9
Неожиданный трехдневный «отпуск» Михаил использовал для более подробного знакомства с Парижем.
В субботу отправился на кладбище Пер Лашез. Он шел туда, ощущая внутреннюю торжественность, как некогда шел на первое в своей жизни партийное собрание. У входа купил план кладбища и, руководствуясь им, разыскал знаменитую стену 76-го дивизиона.
На стене висела мраморная доска, и на доске было крупно высечено:
Aux Morts
de la commune
28 mai 1871
Шестьдесят три года назад здесь были расстреляны 147 коммунаров — последние защитники Парижской коммуны. Михаил долго стоял перед стеною. Здесь пали его единомышленники. «Да здравствует Коммуна!» — были их последние слова.
Михаил приблизился к стене и тронул шершавую поверхность, некогда забрызганную кровью. «Я пришел», — то ли подумал, то ли прошептал он. И, чувствуя, как рассыпались по щекам мурашки, он увидел проступившие сквозь камень живые глаза коммунаров. Глаза товарищей, погибших шестьдесят три года назад.
Он покинул кладбище, взволнованный и просветленный. Нет, он не единственный коммунист в Париже. Здесь тысячи его единомышленников. И если он действует одни, то это только значит, что он действует и за них. Точно так же они в феврале, преградив путь фашизму, действовали за него. «Мы бойцы единой армии, только боремся на разных участках».
Десять минут, проведенных у Стены Коммунаров, послужили для Донцова своеобразным «духовным допингом». Величие коммунистических идей, огромность жертв, принесенных ради их торжества, собственная причастность к многомиллионной когорте борцов, преемственность заветов Коммуны — все, что и до того он ясно сознавал, теперь жарким потоком влилось в сердце, осветило чувства, утвердило волю, сняло усталость.
В воскресенье солнце озарило Париж. Серые стены зданий подсохли, просветлели и не казались больше такими мрачными. Синие тени труб, дробясь, легли на высокие мансардные крыши, и от этого в облике города проглянуло что-то бодро веселое и даже легкомысленное. Оживились улицы. Бросалась в глаза пестрота толпы, яркость женских нарядов, чаще мелькали улыбки.
И чириканье воробьев в Люксембургском саду было слышно за целый квартал — появление солнца они приняли за начало весны.
С девяти утра Михаил прогуливался по улице Суффло около дома № 13. Он не знал, сколько времени ему придется ждать: час, два или целый день, поэтому запасся парой бутербродов. Опасаясь прозевать Лору, он не позволял себе ни на минуту отлучиться со своего поста.
Он старался не думать о предстоящей встрече, но это не удалось, и вскоре его начали одолевать сомнения: у Лоры могли вдруг возникнуть неотложные дела, она могла уехать из Парижа и, наконец, просто заболеть. Да мало ли причин, способных помешать ей прийти именно сегодня?..
Он почувствовал легкий толчок в сердце. Это она... Серый плащ, перетянутый в талии, точно горлышко песочных часов, полосатый — белое с красным — шарф, розовый берет, туфли на высоких каблучках... Тук-тук-тук-тук, — стучали каблучки, бух-бух-бух-бух, — в унисон отвечало сердце Михаила.
Девушка подходила со стороны улицы Сен-Жак. По мере приближения все отчетливее вырисовывалось ее лицо. Сначала из-за плеч прохожих Михаил различал только смутное пятно, обрамленное черными волосами, затем проступил тонкий овал лица, аккуратный, чуть вздернутый носик, полные, еще не знавшие помады губы, черные, с каким-то звездным блеском глаза, опушенные мохнатыми ресницами. Чистый лоб.
Если бы это оказалась не она, Михаил был бы крайне разочарован. Вряд ли он отдавал себе в том отчет, но разочарование постигло бы скорее мужчину, чем разведчика.
Поравнявшись с подъездом дома № 13, девушка свернула во двор. Это была она, Лора Шамбиж. «Кармен? — подумал Михаил. — Прозвище неудачно. Кармен — цыганка, а в этой нет ничего цыганского». И еще Михаил подумал, что вряд ли такая девушка способна стать участницей провокации. Какая именно «такая», в подробностях он еще не успел для себя уяснить.
Целый час Михаил разгуливал перед домом, прежде чем вновь увидел девушку. Вернее, сначала услышал ее шаги. Выйдя из подъезда, она безразлично скользнула по нему взглядом и торопливо направилась в сторону бульвара Сен-Мишель. Когда она свернула за угол, Михаил поравнялся с нею и, наклонившись, — она была чуть повыше его плеча — сказал:
— Мадемуазель Лора, я хотел бы с вами поговорить.
Она резко остановилась, и в ее взгляде, презрительном и колючем, Михаил мог прочитать все, что она о нем думает. Он почувствовал, как кровь хлынула в лицо, и смутился от этого еще больше. Злясь на себя, подумал: «Хорош чекист...» Злость, однако, помогла овладеть собою.
— Вы ошибаетесь, мадемуазель, я не искатель приключений. У меня к вам есть дело. Ведь вы Лора Шамбиж, дочь Эмиля Шамбижа, не так ли?
— Предположим, — надменно вскинув розоватое яблочко подбородка, отозвалась она. — Но я вас не знаю и не представляю, какие могут быть между мной и вами дела.
У нее был мягкий, мелодичный голос, и даже ледяная холодность речи не портила его.
Михаил понял: окольными расспросами ничего не добьешься — девушка просто не пожелает с ним говорить. Да еще, чего доброго, кликнет полицию, а у него — никаких документов.