На Золотой Колыме. Воспоминания геолога
Шрифт:
Вначале дела у Раковского шли неважно. Опробование Утиной показывало только знаки золота. Не было ни одной пробы, которая дала хотя бы слабое золото. Продукты подходили к концу. Надо было возвращаться. Отправив двух своих товарищей на устье Утиной строить плот, Раковский с одним из спутников решил пройти еще немного вверх по речке.
С тяжелым настроением вечером 12 июня, ровно через год после выезда экспедиции из Владивостока, Раковский дошел до левого ответвления Утиной и остановился на ночлег. Пока ставилась палатка и готовился ужин, он отправился на берег и из крутого обрыва взял пробу. Она дала
Напрасно товарищ звал его ужинать. Позабыв обо всем, он в светлых сумерках долгого летнего дня продолжал смывать лоток за лотком, опробуя все новые и новые участки. И везде на дне лотка виднелись крупные увесистые золотинки, сопровождаемые россыпью золотой мелочи.
Всю ночь Раковский не мог уснуть. Мысль о найденном золоте не давала ему покоя. Рано утром он встал и принялся внимательно всматриваться в каменистое дно ключа, в котором местами виднелись поставленные на ребро сланцевые породы — так называемая сланцевая щетка.
В одном месте сквозь неглубокий слой прозрачной воды ему почудилось среди темной сланцевой массы какое-то желтоватое мерцание. Не веря себе, он осторожно вошел в воду и из углубления в сланцевой щетке вытащил небольшой плоский самородок. Он позвал своего спутника. В течение двух или трех часов оба они с увлечением предавались необыкновенному занятию — выбиранию из сланцевой щетки самородков золота.
Только после того как самородки почти доверху заполнили коробку из-под папирос «Казбек», Раковский решил остановиться. Взглянув на своего спутника, он удивился его странному виду. Тот стоял с каким-то необычным выражением лица, то бледнел, то краснел, порывался что-то сказать и внезапно умолкал.
— Что с тобой? — недоуменно спросил Раковский.
— Сережа, — решительно произнес тот, — Сережа, ведь такое бывает только раз в жизни! Давай промолчим, скажем, что по Утиной нет золота, — ведь его там и нет. А сами потом придем сюда стараться. Ведь это же богатство, Сережа!
— Слушай, — сказал Раковский, — ты не говорил, а я не слышал. И чтобы больше никогда такого разговора не было. Понял? А если не понял, то подумай и пойми! — Тот виновато опустил голову.
К чести этого человека надо сказать, что из него вышел один из прекрасных добросовестных разведчиков, и он, вероятно, сам не раз с краской стыда вспоминал об этой минуте слабости.
В память годовщины выезда из Владивостока Раковский назвал ключ «Юбилейным». Этот ключ заложил основу нового золотоносного района.
Пройдя вверх по ключу с опробованием и убедившись, что хорошее золото продолжается, Раковский вынужден был отправиться в обратный путь. Продуктов было совсем мало, а ему предстояло еще добираться сплавом до Среднекана, ведя по пути опробование правых притоков Колымы на стокилометровом интервале.
Соорудив плот и оставив на устье Утиной записку Билибину, Раковский поплыл вниз по Колыме. Опробование притоков особенных результатов не дало.
За это время Цареградский провел геологическую съемку по Буюнде, Казанли определил несколько астрономических пунктов, дав точные координаты отдельных точек, к которым можно было привязать работы. Бертин провел опробование верхнего течения Среднекана, вернувшийся Раковский проделал ту же работу в нижнем течении. В отдельных участках было
Раковский же несколько ниже устья Безымянного обнаружил мощную дайку пронизанного кварцевыми прожилками оруденелого кварцевого порфира с большим количеством кристаллов арсенопирита и с видимым золотом. Этой дайке суждено было сыграть исключительную роль в освоении края.
Лето подходило к концу. Надо было думать о возвращении на «материк». Обратный путь был проделан на лошадях. Возвращалась экспедиция не через Олу, а через бухту Нагаева, на берегу которой летом 1929 года была построена культбаза для обслуживания местного населения.
Экспедиция имела все основания быть довольной результатами работы. Было подтверждено наличие промышленного золота в бассейне Среднекана, а главное, установлено, что оно не локализуется в этой речке, а встречается далеко за ее пределами. Открытие золота в бассейне реки Утиной имело в этом отношении исключительно важное значение. Кроме того, обнаруженная мощная золотоносная дайка говорила о перспективах района в отношении рудного золота.
В Москве Билибин подробно рассказал начальнику Союззолота А. П. Серебровскому о проделанной работе и высказал свои соображения об исключительных перспективах этого нового золотоносного района. Еще ранее он сделал аналогичный доклад начальнику Востокзолота Г. И. Перышкину. И там и здесь его слушали, расспрашивали, покачивали головами, но довольно скептически относились к его прогнозам, считая их проявлением «колымского патриотизма».
По прибытии домой, в Ленинград, Билибин сразу стал хлопотать о посылке на Колыму новой экспедиции. Химический анализ рудных проб, взятых из Среднеканской дайки, показал очень высокие содержания золота, и поэтому там необходимо было срочно организовать разведочные работы.
Открытие золота в бассейне речки Утиной, на расстоянии свыше 100 километров от Среднекана, вызвало у Билибина предположение, что золотоносность в этом районе не является локальной, приуроченной к отдельным изолированным участкам, а укладывается в определенные зоны. Чтобы проверить это предположение, было намечено организовать пять геологопоисковых партий.
Во главе экспедиции был поставлен помощник Билибина В. А. Цареградский. Сам Билибин остался в Ленинграде для более детальной обработки собранных материалов и для осуществления задуманного им плана создания «Большой Колымы».
Экспедиция Цареградского выехала в мае 1930 года. Кроме «старых колымчан» — С. Д. Раковского, Д. И. Казанли, Э. П. Бертина и других — в ее состав вошли молодые геологи — Д. В. Вознесенский, Н. В. Новиков, Ф. К. Рабинович, Д. А. Каузов, — которые впоследствии прочно связали свою судьбу с этим краем.
Дела в новом районе между тем шли очень неважно. Вокруг него началась межведомственная неурядица, которая крайне отрицательно сказывалась на работе.
Прибывшая на Колыму экспедиция застала неприглядную картину. Работники приисков, лишенные всякого руководства, чувствовали себя растерянными. Прииски неоднократно меняли хозяев, их передавали в подчинение то Хабаровску, то Владивостоку, то Иркутску… Положение приняло настолько острый характер, что Цареградский и Вознесенский вместе с заведующим геологоразведочным бюро Среднеканского прииска П. М. Шумиловым были вынуждены направить в Москву специальную телеграмму с просьбой прислать комиссию для наведения порядка.