Набат. Книга первая: Паутина

Шевердин Михаил Иванович

Оказывается, Файзи давно уже, когда еще лежал в госпитале, задумал создать из партизан и подпольщиков отряд. Он пошел в комитет партии и нашел там людей, которые поддержали его. Решено организовать не один, а много отрядов. Открытое выступление против Советов Энвер-паши создало угрозу самому существованию Бухарской народной республики. Наступил час, когда трудящиеся Бухары должны встать на защиту завоеваний революции.

При содействии товарищей из ЦК Файзи приступил к организации своего отряда.

Наступил черед Юнуса похвастаться своими успехами. Он тоже мечтал об отряде и начал действовать с помощью командиров Красной Армии.

— Видишь, друг Файзи, письмо к назиру финансов. Здесь все обсказано: и лошади, и седла, и сапоги.

— Кто написал письмо?

— Пан-те-лей-мон… ох, трудное имя… начальник.

— Наш друг.

— Да, знаешь, брат Файзи, давай вместе собирать отряд. Ты начальник, я помощник.

Решили для начала пойти с письмом Пантелеймона Кондратьевича к назиру финансов.

— Понимаешь, — говорил Юнус, — новый назир хоть тоже из джадидов, он же наш человек.

Почему-то Файзи покачал головой, не стал возражать.

Ранним утром Файзи и Юнус добрались до назирата финансов.

Их долго продержали в холодной и грязной приемной. Дверь в кабинет назира прикрывалась не плотно, и в приемную отчетливо доносились сердитые голоса. Кто-то, очевидно назир, с раздражением сказал: «Я занят. Кто такие? Какие там деньги?»

Другой голос тихо в чем-то убеждал назира.

Наконец друзей впустили.

Не поднимая готовы, назир, еще совсем молодой, гладко выбритый человек, пробурчал:

— Короче, время — деньги. Что у вас?

Кашлянув в руку, Файзи осторожно сказал:

— Товарищ, здравствуйте!

Назир вздрогнул и почти с испугом посмотрел на Файзи.

— Великий бог, — воскликнул он, — кого я вижу! Вы живой, Файзи, а я думал… а мы думали!.. О аллах! Какие невероятные события случаются.

Он выбежал из-за стола. Начались рукопожатия, расспросы.

Появился непременный чай.

Назир поражался, удивлялся, вспоминал:

— А помните, как еще в тысяча девятьсот двенадцатом году мы, джадиды, заставили шататься трон эмира. А помните восстание дехкан, кажется, в тысяча девятьсот восемнадцатом году, а? Эмир-то перепугался, выпустил манифест. Обещал реформы, налоговые льготы… и потом ужасный провал… кровь… Да, дела минувших дней. Мы, джадиды, заслуженные революционеры!

— Да, — вздохнул Файзи, — мы поработали немало… Победа была тогда близка. Но, увы, измена гнездилась в наших рядах. Помните джадидских вождей. Что они написали про нас, революционеров, в своем воззвании к бухарцам, когда тайно сговорились с эмиром?! «Вы, говорят, смутьяны, пришли ко дворцу эмира… стали безобразничать, и из-за ваших неподобающих поступков великий эмир даже начал плакать…» Дескать, эмир хороший, во всех притеснениях эмирские чиновники виноваты…

С болью говорил Файзи, вспоминая о предательстве джадидской верхушки, позволившей эмирской своре потопить в крови восстание.

— Сколько хороших людей, настоящих большевиков сложило головы в зиндане. Сколько людей замучили, и все виноваты проклятые изменники.

Лицо назира как-то потускнело. Не очень уверенно поддакивая Файзи, он вернулся за свой письменный стол и, повертев в руках золотой карандашик, заметил:

— М-да, однако мы заболтались. Нам, государственным деятелям, увы, так редко удается предаться воспоминаниям. Ну-с, дорогие, я вас слушаю. Готов к вашим услугам.

Тон его, как и лицо, стал суше, официальнее. Он нетерпеливо постукивал карандашиком по столу, читая письмо, подписанное Пантелеймоном Кондратьевичем. Он дочитал его до конца, зачем-то перевернул, посмотрел, не написано ли чего-нибудь на обороте.

— М-да, очень хорошо, очень хорошо. Значит, добровольческий отряд. Слышал, слышал. Полезное начинание… Прекрасно, прекрасно… Сейчас подсчитаем, составим смету.

Он вызвал бухгалтера и вместе с ним начал выяснять цепы на коней, сбрую, стоимость обмундирования.

— Гм-гм, получается изрядная сумма. Так, так. А куда направляется отряд? Еще неизвестно? Прекрасно, прекрасно… А кто командир? Вы, Файзи? Мой дорогой соратник. А вас не беспокоит здоровье? Замечательно, поздравляю.

Наконец все подсчитали, утрясли. Бухгалтер ушел переписать, оформить смету.

Назир очень заинтересовался созданием отряда. Расспрашивал, кто вступает в него. Вспоминал отдельные фамилии… Файзи познакомил его с Юнусом.

— Юнус Нуритдин? Где-то я о вас слышал. Ах да, о вас что то говорил назир Рауф Нукрат. Говорил очень хорошее. — Он внимательно рассматривал сразу же переменившегося в лице Юнуса.

Назир пожалел, что обстоятельства мешают ему самому записаться: «Знаете, всей душой, но… государственные обязанности. Мы же назир, министр». Особенно его поразило, когда он из разговоров установил, что большинство будущих бойцов отряда — бывшие подпольщики, «Замечательно, поистине замечательно», — умилялся он. И даже снова вышел из-за стола, чтобы пожать руку Файзи.

Вернулся бухгалтер. Он доложил постатейно всю смету. Назир золотым карандашиком ставил против каждого пункта жирные птички, спрашивал Файзи и Юнуса, согласны ли они.

Наконец все было готово Тогда назир вышел из-за стола и потряс руку Файзи, а затем Юнусу.

— Вы доставили мне, друзья, поистине огромное удовольствие своей беседой. У вас поистине государственный ум, товарищ Файзи. Желаю вам успехов, друзья!

Прощаясь, он наступал на них. Создавалось впечатление, что он их выпроваживает, но так вежливо, так любезно, что Файзи и Юнус совсем растаяли и, сами того не замечая, очутились за дверью.

Здесь Файзи остановился и, прямо глядя из-под густых бровей в лицо назиру, спросил: