Набат. Книга первая: Паутина
Шрифт:
— Постойте, ничего не понимаю. Ведь вакуфные доходы с духовных имений предназначались на содержание учеников в школах и медресе.
Несколько мгновений Мунавар Кари жевал губами.
— Так оно так, но учтите власть эмира, — наконец нехотя проговорил он, — сумма от имений поступала «начальству», а студенты жили как могли, и даже сами платили. А теперь, товарищ командир, времена другие. Народное правление, демократия. Каждая полушка, каждая копейка приходуется в книги, — важно заключил Мунавар Кари. — У нас введена двойная итальянская бухгалтерия. Все полученные деньги идут на государственные дела.
— Великолепно, — загремел Пантелеймон Кондратьевич, — прекрасно. Вот я и пришел попросить у вас немного деньжат взаймы, на одно государственное дело.
— Простите, я вас не понял.
— Наша дивизия имеет курсы, где мы готовим командиров из узбеков и таджиков для Народной республики. Условия у курсантов неважнецкие, комнаты не топлены, одежонки не хватает, то да се. С питанием плоховато.
— О аллах, мы готовы, мы с открытым сердцем. Такое благородное дело!.. Но… знаете, доходы снизились, и потом… знаете, надо решение правительства… касса пуста.
— Ну, мы просим.
— Нет, не могу… Увы, с радостью, но не могу.
Несколько секунд изучающе Пантелеймон Кондратьевич разглядывал тщедушную, совсем сгорбившуюся фигурку Мунавара Кари.
«Ведь типичная ты гнида, контра, — размышлял Пантелеймон Кондратьевич, — ведь все ты врешь. Ведь проверить тебя — половина денег или к твоим лапам загребущим прилипает, или басмачам и всяким бандитам на корма уходит».
Пришлось пуститься на дипломатию.
— Сядьте, — сказал он сравнительно вежливо. — Побеседуем. Я взял с собой бухгалтера-ревизора. Отличнейший ревизор, старорежимный. Работал в Русско-Китайском банке.
— На ревизию требуется…
— Мандат? Ничего, мандат у нас есть.
— Но…
— Мы приступим к ревизии.
— Сколько? — вдруг выдавил из себя Мунавар Кари.
— Что — сколько?
— Сколько вы хотите получить?
— Сто тысяч.
Мунавар Кари охнул и схватился за сердце.
— И наличными, — прибавил Пантелеймон Кондратьевич. — Расписку по форме вы получите.
Всхлипнув, Мунавар Кари начал торговаться.
— Нет, — твердо сказал Пантелеймон Кондратьевич. — Или сто, или мы начинаем ревизию. Вы не забывайте, у нас военное время. Церемонии побоку.
— Я правительственный чиновник и…
— Э, да вы и впрямь чиновник. А ну-ка, попрошу…
Совсем ослабев, Мунавар Карп только кивнул головой.
По зову Пантелеймона Кондратьевича в михманхану вошел полковой казначей. Ему тотчас отсчитали сто тысяч. Пантелеймон Кондратьевич тут же на сандале сочинил расписку.
Пока шла выдача денег, Мунавар Кари сидел совершенно подавленный, не поднимая головы. Изредка он поглядывал на окно. На подоконнике стоял телефонный аппарат. Только теперь Пантелеймон Кондратьевич заметил его.
— Что ж, вы хотите позвонить куда-то, я не возражаю. Только думаю, что те, кому вы позвоните, посоветуют вам деньги выплатить без шуму, а? Как вы думаете? У них рыльце тоже в пушку!
Он попрощался, иронически поднес руку к козырьку.
— Честь имеем кланяться. Бывайте здоровы, не поминайте лихом.
Судорожно схватил Мунавар Кари с подноса расписку, составленную Пантелеймоном Кондратьевичем. Он долго читал. Буквы прыгали перед глазами.
«Получил сто тысяч рублей от начальника вакуфного управления Мунавара Кари. Казначей Н-ского полка». Следовали подпись, печать.
Вскоре произошел неприятный случай.
К ехавшему верхом через базар Файзи подскочил неизвестно откуда вынырнувший человек в лисьей шапке. То ли он спрыгнул с подмостков чайханы, то ли выбежал из соседней лавки.
— Дод, вай дод! — кричал человек, крепко уцепившись за поводья Файзиева коня. — Помогите, правоверные!
Только теперь Файзи узнал своего бывшего хозяина — владельца Павлиньего караван-сарая Хаджи Акбара.
— Чего тебе? — спросил Файзи. — Что ты кричишь?
— Справедливости! Мусульмане! — надрывался Хаджи Акбар. — Вот он, проклятый безбожник, презревший древние законы и обычаи. Вот он, проклятый должник. Смотрите на него, причинившего мне, честному купцу, разор и убытки. Он мой батрак, задолжал мне за три года. Пятьсот тенег должен он! Добротный халат должен он. Одеяло должен он. Тащите его в долговую яму…
— Замолчи! — стараясь заглушить его вопль, говорил Файзи. — Ты ума, что ли, решился?
— Смотрите, — сварливо вопил бай, — он меня оскорбляет. Он же, проклятый, погряз в долги по уши и еще называет меня сумасшедшим. Помогите, помогите!
Файзи видел тянущиеся к нему кулаки. На поводьях коня уже повисли какие-то молодчики. Базарная толпа теснилась, напирала, раскачиваясь, точно единое огромное животное, в узком проходе между лавчонками и чайханами. Чьи-то руки вцепились в ноги, в стремена, тащили Файзи на землю.
— Дьявол, большевик, — не унимался Хаджи Акбар, — бейте его, арестуйте его.
Многоголосая толпа вторила ему. Торгаши высыпали из лавок. Море чалм, шапок, багровых физиономий, разинутых ртов, выпученных глаз ходило ходуном. Летели комья глины, конский навоз. Файзи вместе с конем швыряло взад и вперед.
«Что делать? — мысли вихрем мчались в мозгу. — Ясно, все продумано, подготовлено. Хотят расправиться. Враги пронюхали о выступлении отряда и хотят помешать! В клочья растерзают, проклятые. И никто не ответит. Скажут: базарная толпа».