Набат
Шрифт:
— Да пошел он к бениной маме! — ругиулся Бехтеренко.
— Понимаете, Святослав Павлович, Мотвийчук настаивает, говорит, что знает какую-то тайну.
— Блеф, — не сдавался Бехтеренко. — Сидеть не хочет!
— ОГрифе…
Бехтеренко остыл. Куют железо, пока горячо — старое доброе правило. Он взглянул на часы. Допустим, минут двадцать — тридцать он потратит на сынка… Ничего страшного не произойдет. Пока никто телефоны не обрывал, отпустить бедного мальчика не требовал, главная магэсса карами не смущала…
«Или как там будет правильно: магэсса, магиня?..»
— Давай, но пошустрее.
Через пару минут Мотвийчук стоял перед полковником Бехтеренко. По виду не скажешь, что отсидка в камере с предстоящим переездом в СИЗО убила его наповал. Наоборот, он появился, ровно ничего не случилось, непотопляемый фрегат УРО — ни больше, ни меньше.
— Хочу сделать заявление, — сказал он с хитрецой.
— Делай, — выжидал Бехтеренко. Сесть не предложил, и Мотвийчук переминался с ноги на ногу.
— А что я буду иметь? — ухмыльнулся он. Повторная встреча представлялась ему несколько в ином плане.
— Бледный вид и макаронную походку, — отрезал Бехтеренко. — Делай свое заявление или проваливай, откуда пришел.
— Как же так? — пошел пятнами Мотвийчук. — Чистосердечное признание, то да се.
— Ты пришел делать заявление, сообщить некую страшную тайну, вот и пугай меня, а там посмотрим. Торг неуместен!
— Если так… — озадачился Мотвийчук.
— И только так! — поднялся с кресла Бехтеренко, надевая куртку.
— И про Трифа не надо?
— Через тридцать суток.
— А я раньше выйду! — нахально заявил Мотвийчук.
— Иди ты! — подыграл ему Бехтеренко. — А это видел? — показал он ордер, принесенный охранником. — Писец твоей заступнице-мамане, Генеральный прокурор подписал. За ней много чего накопилось, — сказал Бехтеренко, наблюдая, как серел на глазах великовозрастный нахаленок.
— Блин! — заплакал он. — А меня за что? Она сама накрутила, меня подставила, сука!
— Зачем же так на маманю? Боженька не поймет. Ты сам гусь хороший. Бабушку зарезал? Или, скажешь, не ты?
— Не я! — заорал Мотвийчук. — Не я!
— Тише, тише, — поморщился Бехтеренко. — Тогда кто?
— Мать.
— Ну ты даешь! Ты уж всех собак на мать не вешай.
— А вот вы послушайте сначала, — нервничал и торопился Мотвийчук, загребая бороду, тер рукавом слезы. — Эта бабуля, Софья Аполлоновна, учила мать гаданию. Они познакомились еще в девяностом году. Она матери передала секреты гадания, какие не знаю, и мать веще предсказывала. Тогда мать за Момотом была замужем, и Георгий, Момот, значит, сам магию хорошо знал, так она выведала у него еще что-то и стала применять в гадании, а Георгий страшно сердился, запрещал ей делать эти штучки, стал не пускать тех, кто гадать приходил. Тогда мать наняла чеченцев, чтобы его грохнули. И как-то так вышло, что Георгий с ними договорился, они его отпустили, а матери велели отработать должок, раз их потревожили. Она им сама предложила сговор: я буду знакомиться с теми, кто приходит гадать, получше узнавать их материальные дела и, если кто побогаче, вам сообщать. Выручку поделим. Клянусь, сам слышал!
— Наводчицей стала, — подсказал Бехтеренко.
— Вот-вот! — приободрился Мотвийчук. — И однажды чеченцы ограбили знакомую Софьи Аполлоновны. Ты вызнала, серьезная тетенька была, не то что маманя, и приехала к матери. Либо, говорит, Нина, вы прекратите это бесчинство, либо я вас прокляну. Так и сказала, сам слышал, она дальше входной двери проходить не стала и все платочком нос прикрывала. Маманя давай дурочку ломать, меня позвала, я, само собой, за мать, а Софья Аполлоновна меня змеенышем назвала, блин… И вот тут она и говорит… Почернела вся, глаза — раскаленными углями… «Полчаса тебе небесных, кайся!» И ушла. Мы с матерью тогда разругались: я ей стал высказывать, зачем ей с чечнсй связываться, если она бабки крутые зарабатывает, мужиков крутых знает. Мать на меня: из-за тебя, говорит, я всю жизнь маюсь! Я плюнул на все это дело, ушел из дому и у подруги своей неделю кантовался. Там меня и накрыли: «Ты старуху убил?» А я ни сном ни духом. Утром мне свидание с матерью дали Я ей сказал: вытаскивай меня отсюда, как хочешь, или все расскажу следователю. Через день мне устроили побег. Мать умоляла никому ничего не говорить, обещала все устроить и дала мне десять тысяч баксов. А вечером меня увезли в монастырь.
— А где сейчас этот Момот? Они поддерживают связь?
— Не знаю. Триф знает, они дружили.
— А что ты о Трифе собирался рассказать?
— Он отдал матери на хранение бумаги, когда мы еще по соседству жили.
— Какие? — ковал железо Бехтеренко.
— Я не разбираюсь, что там, но последний месяц мать вела переговоры с каким-то Дейлом насчет их продажи. Он приезжал к нам. Мать просила двести тысяч баксов, Дейл давал только сто.
— А где они, бумаги эти? Дома?
Мотвийчук замешкался с ответом, Бехтеренко этой заминки было достаточно.
— Не дома. В хранилище банка «Империал».
— В Швейцарии?
— Какая там Швейцария! На Садово-Кудринской, сам с матерью ездил.
— Так, Санек, — почти по-дружески обратился Бехтеренко, — расскажи-ка, что в этих бумагах.
— Цифры, записи на непонятном язЬже, знаки, в одной папке вообще галиматья, сказка или, кажется, легенда про Христа.
— Надо полагать, ты копию сделал, — утвердительно сказал Бехтеренко, и Мотвийчук, не удержавшись, сказал:
— Сделал.
— Где она?
— Дома. Без меня не найдете, — сделал попытку для торга Мотвийчук.
— Санек, дорогой, зачем тебе надрываться, скажи, где ты ее сховал, а мы возьмем. Ты уж пособи нам, чтобы паркет да кафель не ломать. Тебе же там жить, если все про старушку подтвердится, — щедро сулил Бехтеренко.
— А ладно, — расщедрился и Мотвийчук. — Только там деньги мои, не обижайте сироту, — опять нахально улыбался Мотвийчук, Бехтеренко только диву давался.
— Законность установим, хоть все твое. Где тайничок?
— В моей ванной.
— Как понимать: у тебя своя ванна?
— Все цивилизованные люди имеют ванну, — назидательно пояснил Мотвийчук.
Бехтеренко не сдержался:
— Выпускнику седьмого класса и коридора положена только параша!
— Да ладно вам сердиться, — стушевался Мотвийчук. — В ванной, за вентиляционной решеткой, тайник.
— Коротко и ясно. Чем еще хочешь душу облегчить?
— У матери есть счета за границей.
— Ведомо: в Швейцарии, Штатах, Бельгии. Что-нибудь потеплей давай, про «юных христиан», например.