Набат
Шрифт:
Двухэтажный терем был изваян крепко, в ласточкин хвост и без единого гвоздя могучие стволы, оконца с пуленепробиваемыми стеклами, кованое железо на дверных петлях, внутри просторно и легко дышится. А что на крыше антенн натыкано, так это дань времени.
Сюда и привезли дневать-ночевать Илыо Трифа, а позже Марью, чтоб Аркадий Левицкий не скучал.
Марья, судя по всему, испуг пережила, наглеть принялась с прежним упорством. Триф, отобедав или отужинав, подымался к себе в светелку, с дурно воспитанной девицей общаться не хотел — себе дороже, хватало общения за столом, а Левицкому выпадало слушать сивый бред
Судских не ошибся, выбирая в содруги для Марьи Аркадия. Молодой, неженатый — это на всякий случай. Но Левицкий попал в УСИ из отряда морского спецназа, с кем много не поговоришь, расстроить невозможно. Марье приходилось одной изощряться в комментариях у телевизора. Аркашу она посчитала за обиженного умом, который мог подать, принести, а больше от мужиков ничего и не надо. В неполные шестнадцать она шустро рассуждала обо всем и особенно о сексе. С одной стороны, это вполне естественно, у Марьи уже все вполне округлилось, налилось и кое-где чесалось, с другой — приятно наставлять туповатого увальня, который ничего не знает про эрогенные зоны, французскую любовь и прочие действа. Она, конечно, провоцировала Аркашу, а тот будто таинства познавал, хлопая глазами и ушами. Господи, что взять с мужлана! Изредка Марья задумывалась: а не разыгрывает ли ее Аркадий, уж больно он внимательно все слушает и кивает, делает свои профессиональные легкий вздох на два коротких выдоха и зенки таращит. Не Аркаша, а каша…
«Аркадий, остерегайтесь этой бестии! — советовал Триф. — Или я за себя не отвечаю».
«Ничего, — беспечно отвечал он. — Я за себя отвечаю».
В одну из зимних ночей Марья заявилась в комнату Аркадия.
— Все надоело. Хочу отдаться, — заявила она, снимая через голову ночную до пупка рубашонку. — Только ты это аккуратно делай. Я девчонка еще честная.
Аркадий сел на кровати, включил ночник. Легкий вздох, два коротких выдоха — и вопрос:
— А что делать?
— Вот балбес! Я же учила тебя!
Аркадий внимательно оглядел ладную фигуру Марьи. Крепкая сформировавшаяся грудь, сильные ноги, заглянул даже сбоку на попку с крутым подзором, потом на себя мускулистого — все это на вдох и два выдоха и сказал наконец:
— Тут надо Илью Натановича спросить.
И полез под кровать за тапочками.
— Урод! — словно резаная закричала Марья.
Действительно, пришел Илья Натанович. Вернее, сначала постучал, но дверь с треском отлетела к стенке, и мимо него вжикнуло что-то голое и яростное.
— Господи, что это было? — протирал он глаза и разглядывал виноватого Аркадия. — Я так боялся этого, я же вас просил…
— И она просила. Да вот тапочки у меня, Илья Натанович, великоваты, не подошли, видно, — отвечал Аркаша, держа в руках по стоптанному тапочку. Легкий вздох, два коротких выдоха.
— Я понял вас, — уразумел Триф.
За завтраком Марья шипела на Аркадия, словно дотлевал костерок ночного пожара, но прежней удали не проявляла. Триф уловил смену настроения.
— Маруся, тебе мыть посуду, — распорядился он.
Марья возмутилась фамильярностью, вскочила и убежала на кухню, куда ей принесли грязные тарелки. И ни слова.
Что она, ревя, позже осмысливала, можно догадываться, однако шипеть перестала, поучать тем более. Сменила тактику, стала прислушиваться к порциям легких вздохов на два коротких выдоха.
Привезя Марью
Дня через три Марья отошла, с обязанностями посудомойки смирилась. Потом Триф подсунул ей способ заварки чая по-китайски, как бы между прочим научил готовить гренки, салаты. Марье поначалу страшно нравилось кричать из кухни: «Мальчики, питаться!» Потом приелось. Сидела сиднем у себя наверху, спускаясь, хамила и огрызалась, таскала у Трифа морковку. И опять на нес ноль внимания. Не с кем поговорить! Один в книжки зарылся, другой — вдох, два выдоха.
На дворе тем временем проявлялась весна, опять надвигались какие-то перемены. По телевизору мало что сообщали членораздельно, как будто крутили по случаю купленный на студии Довженко сериал без конца и начала, нм дна ему, ни покрышки. Вроде во здравие — наступает эра величия России, за упокой — непрерывно бардачило и преодолевалось. «Голоса» глушили, но мощный приемник обстоятельно докладывал о голодных бунтах, о забастовках, о применении слезоточивого газа и дубинок. Судя по продуктам, которые привозила новая смена, зима двухтысячного выдалась скупой, а к весне обещали съезд партии. Старые люди помнили знаменосные былые партайги, после которых, как в миске постного супа, хрен выловишь да медную пуговицу. И вовсю старались попы: раздолье выпало волосатым наставлять о смирении духа и тела! «Итак, братие, будьте долготерпеливы. Вот землепашец ждет спелого плода трудов своих, а время не приспело. Укрепите сердца свои, пришествие Господне идет».
А «Голос Америки» предупреждал о готовящемся перевороте. Власть с благословения Церкви ужесточает меры.
Выслушав это, Триф раздраженно заметил:
— Качнулся маятник в обратную сторону, движение от павлов в савлы началось.
— А что делать, мужики? — подала голос Марья.
— Тебе посуду мыть, мне обед готовить, Аркадию дрова рубить, — нехотя ответил Триф.
— Жрачка, жрачка! — нервно засуетилась Марья. — Слышали, что вокруг делается?
— А что делается? — будто не понял Триф. — Жизнь идет…
— Какая жизнь? — оскорбилась Марья. — Бастовать надо, требовать!
— Поедим и пойдем, — заговорил и Аркадий. — Пойду древко для флага делать. Под каким флагом удобнее?
Марья по привычке хотела ответить дерзко, но сдержалась, скорее осеклась: похоже, неправильно она понимала этого бравого хлопца, не хотел он воспринимать ее всерьез.
На митинг никто не пошел. Однако, едва Аркадий, прихватив колун, вышел к поленнице, Марья скакнула следом:
— Аркаш, а Аркаш…
— Ну? — обернулся к ней Левицкий.
— Ты прости меня зато…
— За что?
— Вообще прости за мои прибамбасы, нахаловку, что пургу гнала.
— Считай, ничего не было, — перехватил колун ловчее Аркадий.
— Нет, вправду, прости. Я ведь не дура, не шалава с трех вокзалов.
— А по тебе видно, — улыбнулся он.
— Что видно?
— То и видно. Таких, как ты, для непорочного зачатия подыскивают, дева Мария.
— Ну сказал! — вспыхнула Марья, хотя сказанное понравилось. — Это ты про то?
— И про это тоже.