Набат
Шрифт:
— Стоп! Про музыку спецзаказ потом. Я понял: с книгой бегать не надо, а думать.
— Мораль нужна, вера…
— Не торопись, — хитро посмотрел на Смольникова Бехтеренко. — Сначала тумбочку найдем, глядишь, еще что-то сыщется…
Он лукавил. Был уже разговор, где он присутствовал. Воливач и Гречаный были обеспокоены плодящимся сектантством.
1 — 5
Арсений, митрополит Мещерский и Коломенский, имел пренеприятнейшую аудиенцию у патриарха и вернулся в епархию не в себе. Патриарх, разгневанный последними событиями, связанными с похоронами Гуртового,
Растерянный митрополит покидал стольный град зело удрученным. Столкнувшись на выходе с главой Синода, он растерялся того боле.
«Не случайно, не случайно», — пришептывал он дрожащими губами, готовый заплакать от несправедливости. Обладавший мелкой плотью среди осанистых и тучных митрополитов и епископов, наказание свое он переживал горше, словно поскребышек в большой семье.
Епископ Ануфрий был велеречив, но в этот раз обратился к Арсению надменно:
— Полагаю я, паства разбегается не от грядущего нашествия диавола, а по причине полного нерадения пастырей в изобличении оного. А он под боком разбрасывает семена уд-ручения нашего.
— Матушка, — жаловался митрополит дома, — в чем же моя вина-то? Наша епархия куда чище других, доходная, кружка церковная не скудеет, и неправда это, что прихожан меньше; у других поболе убыло. В чем же вина-то?
— Ой-я! — крестилась испуганно матушка, округляя глаза и прикрывая ладошкой столь же округлившийся ротик. — Диавола-то почто тебе вчинили с боку?
— Неведомо, матушка, — вытер проступившие слезы митрополит. — Везде он и грядет неотвратно…
— Ох, отец мой, это неспроста Ануфрий затеял разговор с тобой, — смекала матушка проворнее. — Это ж он умудрился от кафедры быстрее тебя к выходу доскакать.
— Неспроста, неспроста, — кивал Арсений и учащенно крестился.
— Так я и думаю, — торопилась матушка не упустить мысли. — Знает Ануфрий, что говорить, имеет повеленье. Сразись с диаволом, уничтожь его и прославишься.
Ночью вздыхающий митрополит коленопреклоненно творил молитву, обдумывая слова Ануфрия и наставления матушки. Поутру он не изменил своего решения, принятого во время ночной молитвы: он отправится в Зону, и Бог обережет его.
У первого ряда колючей проволоки он распрощался с настоятелями приходов. Снял опорки и босыми ногами, в одной епитрахили под фелонем, потопал в Зону, распевая псалмы Давида во славу Господню.
Лежал снег, одетый продувными ветрами в панцирь изо льда, держащий поверху тщедушного митрополита; январская поземка уносила в неизвестность пение одинокого человечка, ветер расчесывал его редкие волосы на непокрытой голове. Дальше и дальше удалялся Арсений от оставленных им на границе бытия и небытия.
На вторые сутки
— Иди, — услышал он глас с небес и поднялся с колен.
В полном молчании он достиг дороги под уклон. Снега не было, не встречалась грязь и пыль, словно кто-то продул и вычистил эту дорогу в ад, вымостил светлой галькой, удивительно похожей на пышные оладушки, которые ласкали его босые почерневшие ступни, грели их любовно.
Пологая дорога привела его в карьер.
— Мир вам, отче! — услышал он неожиданно. И так же вдруг пред ним очутился человек.
— Мир вам! — не позволил себе улыбнуться Арсений: на все воля Божья, принимается все от благодати или гнева Божьего.
— Пойдемте со мной, — поклонившись, предложил человек. — Вы устали с дороги. Надо подкрепиться и отдохнуть.
— Воля Божья в твоих словах, — с поклоном ответил митрополит. — Не премину ее, коли всех так встречают.
— Вас первого, пришедшего к нам.
— Что же, дорога трудна или опасна? — спрашивал Арсений, а ставшие зоркими глаза высматривали округу.
— Раньше это было невозможно. Мы сделали невозможное.
Арсений перекрестился несколько раз. Идущий рядом провожатый никак не воспринял этого.
Навстречу вышли другие люди. Как и провожатый, они были одеты легко, вели себя непринужденно и открыто радовались приходу незнакомца. Арсений заметил, что люди эти неуловимо отличались от тех, в оставленном мире. Как будто встретили его пришельцы из космических глубин или, наоборот, пещерные обитатели, те и другие начисто лишенные злобы. Не задавая вопросов, он старался установить причину различия самостоятельно.
Пищу перед ним поставили грубую, но обильную: хорошо пропеченный хлеб из муки грубого помола, сыр кусками, овощи и зелень на глиняном блюде, молоко в крынке и сотовый мед.
«Нет мяса, — смекнул он, — а молоко водится».
Красивая полногрудая женщина подала ему на десерт гроздь крупного винограда. Их руки соприкоснулись нечаянно, и Арсений почувствовал легкое жжение в кончиках ее пальцев. То, что он увидел при этом, отвлекло от жжения: руки женщины излучали свечение. Арсений перекрестился и теперь уже нарочно коснулся руки женщины. Эффект повторился: жжение и свечение.
— Не бойтесь, отче, — улыбнулся провожатый. — Это не знак дьявола, худого с вами не случится. Мы здесь насквозь ионизированы, это наша защита от радиации.
— Но что будет со мной? — забеспокоился Арсений. Защищает его Бог или нет, вкушение сытной пищи вернуло к земле и мирским волнениям.
— Ничего не будет, — отвечал провожатый. — Мы знали, что вы идете к нам, и открыли проход. Здесь радиации нет, но мы защищаемся от неожиданностей, как раз от козней дьявола извне.
— Вы хотите сказать, не Всевышний охраняет меня? — разумно соображал митрополит.
— Именно Всевышний, — утвердительно отвечал провожатый. — Как иначе объяснить, что вы прошли такой долгий путь по холоду, босиком и не заболели? Как объяснить, что мы здесь живем и наперекор всему здоровы? Только волею Создателя.