Набат
Шрифт:
— А зачем их ломать, а? — улыбался Гречаный. — Умный колет их, ломает придурок. А нарубленных дров подкинем. Ничего не ломай, строй да строй…
«И этот про строительство», — подумал Бехтеренко.
В штате министерства по всей России у него трудилось столько народу, сколько раньше в одной столичной штаб-квартире. Самих министерств поубавилось, столица почти обезлюдела без чиновников.
«Куда ж подевался этот сброд?» — раздумывал Бехтеренко, решив начинать копку под коммунистов со столичных бездельников. Заказал справку и получил ответ: чиновный люд, привыкший протирать штаны в конторах, рассосался по
Бехтеренко заказал другую справку: сколько в столице, областных и прочих центрах проживает населения, не занятого трудом? Ответ получился обескураживающим: не считая живущих на пособие, монахов и домохозяек, — члены коммунистических партий. Таких набралось с лишком.
Третья справка: кто кормит партийцев?
Ответ: домохозяйки.
Запрос: кто кормит домохозяек?
Ответ: партийцы.
— Где же тумбочка? — потребовал исчерпывающий ответ Бехтеренко.
Ответ: нету.
«Будем искать тумбочку», — уяснил он. Впервые ему хотелось похвастаться перед бывшим шефом: «Вот, Игорь Петрович, цели ясны, задачи определены, за работу!»
Этим и объяснялось его благодушие при встрече с Мас-тачным. Кто такой Мастачный? Лимита по духу и природе, генеральские погоны сущности хозяина не изменили, его будущность определена, а вот тумбочка… Поискать ее для Бехтеренко — сущее удовольствие. Тут он на коне, подлинный казак.
В свой кабинет он вошел в восемь ноль-ноль, каким его привыкли видеть всегда. Стало быть, ничего нигде не случилось.
Из прежних сподвижников Судских с Бехтеренко остались Иван Бурмистров, Леонид Смольников и команда мэнээсов без Гриши Лаптева. Они составляли ядро министерства. В отдельных чертах они знали о последней работе Лаптева, однако мозаика в панно без него не складывалась. Сам Бехтеренко поисками дискет не занимался, не мучил его и поиск мессии. Он остался реально мыслящим земным быком по гороскопу и убеждениям. Вот тумбочка — это реально.
— Леонид Матвеевич, — обратился он к Смольникову, едва тот явился по вызову, — как ты считаешь, где у партийцев тумбочка?
— Тумбочка? — переспросил Смольников и осмыслил термин. — Я думаю, прежние запасы и подпитка извне, аналогичная нацистской.
— Пожалуй, — согласился Бехтеренко. — Но вряд ли их станут подкармливать новые Морозовы и боевики типа Камо. Поищи?
Смольников кивнул в задумчивости. Ответил:
— Как это Петефи написал:
Смоковниц изувеченные пни Не принесут плодов в иные дни. Зато чертополоха злые корни Сосут из чрева вечно и проворней.— Прозой
— Я думаю, всегда найдутся желающие помочь злу, несмотря на то что оно может стать всеобщим. Тут библейское: «Избави нас от друзей наших, а от врагов мы сами спасемся» — используется полно врагами усиления России. Свое, скажем, финансовое чрево они предоставляют чертополоху в соседнем огороде.
— Собирай команду и ищи тумбочку, — оборвал литературные изыски Бехтеренко.
У самых дверей он неожиданно для себя окликнул Смольникова:
— Леонид Матвеевич, не по форме, а по содержанию, объясни мне, откуда начинается зло? — Смольников не понял вопроса, и Бехтеренко пояснил: — Гуртовой учил меня зрить в корень и Гречаный тому же. Только у Гуртового корень какой-то математический получился, а у Г речаного простой, но крепкий, как у чертополоха. Такой запросто не вырвешь, но зло инстинктивно ощущаешь. Вредитель, одним словом.
Он пересказал своими словами рассуждения Гречаного.
— Зло? — помедлил Смольников.
— Оно самое. Зараза, эпидемия, татаро-монгольское иго…
— Его в природе нет, как нет чаще всего чистых химических элементов. Оно входит в соединения, его надо выделить…
«Ну вот, завел литератор», — поморщился Бехтеренко, но стоически слушал: манеры Смольникова не изменить.
— А вот вам зло в чистом виде, полученное лабораторным путем: наши спортивные комментаторы принесли вреда спорту больше, чем татаро-монголы Руси. Знаменитый Николай Озеров, пара спортивных бабушек — Нина Еремина и Анна Дмитриева…
У Бехтеренко глаза поползли на лоб:
— Шутишь? На святыни замахиваешься?
— Не шучу, — оставался непреклонным Смольников. — Вы просили подготовить записку о возрождении массового спорта. Я установил, что тягу к спортивным зрелищам первыми отбила эта троица, монополизировав репортажи о ведущих соревнованиях. Их комментарии были ленивыми донельзя, будто всезнающие академики не хотели стараться для тупых студентов. В них не было энергии, так заряжающей болельщиков. Не стало болельщиков, умер массовый
1 спорт. В Китае, например, чтобы стать спортивным коммен татором, нужно произнести тысячу слов в минуту о проходящем соревновании. Почему же Озеров стал ленивым? Брежнев читал по бумажке. Отсюда зло. Партия жила показухой, показушничали массы. Вылетели в трубу и те, и эти.
— Даешь, — воззрился на Смольникова Бехтеренко. — И как ты решил возродить массовый спорт? Задача, почитай, первостепенная.
— Гнать умных бабушек из кабинок комментаторов, несмотря на заслуги. В спорте бегать надо, а не спать на лаврах.
— А вот, скажем, — заинтересованно спрашивал Бехтеренко, — литература? Индивидуальный труд…
— Как любой другой. Что посеешь, то и пожнешь. Вы ведь не станете покупать гнилые помидоры?
— Но скармливают именно гнилые! — возразил с лету Бехтеренко.
— Будет задание, подготовлю записку.
— Не увиливай, — прицепился Бехтеренко. — Одной фразой.
— Ладно, — сдался Смольников. — Раньше читали на ходу, что под руку попадется, лишь бы время убить. Писатели приспособились, спецзаказ определился, такой и музыка была, и песни…