Набат
Шрифт:
– Постой, дай передохнуть. Я никак не могу опомниться - что произошло?
– Я сам ничего не понимаю, - растерянно отвечал Куницкий.
– Нас куда-то везли. Кто-то напал.
– Это наши, Янек напал. Я предчувствовала. Ты не поверишь - за несколько минут до того, как это случилось, я подумала: наши где-то рядом. И возможно, они уже знают, что нас арестовали, и пойдут выручать. Только было так подумала, размечталась, и - на тебе, трах-бабах! С этой минуты я начинаю верить в предчувствия.
– Неужели наши?
– сказал Куницкий.
– А может, люди Мариана Кочубинского? Я почему-то о них подумал.
– Нет, это все подстроил Ежи. Подпольный комитет партии, - решительно предположила Ядзя.
– Они и переправу нашу в замок организовали, чтоб только нас освободить.
– Невероятно. Как бы то ни было, а мы на свободе.
– А как же остальные?
– озадаченно проговорила Ядзя.
– Надо их подождать.
– Это бессмысленно. Они могли бежать в другую сторону. Их могли убить. Они могли растеряться и не убежать из машины следом за нами. Наконец, если ты права, а твое предположение резонно, напасть могли скорее всего люди Яна Русского, тогда они и захватят с собой наших товарищей.
Ядзя нашла рассуждения Куницкого логичными и убедительными, и они решили, не теряя времени, пробираться в лагерь отряда "Пуля".
На другой день в "Беловирер цайтунг" было напечатано сообщение о том, что сбежали из-под стражи опасные преступники, московские агенты Адам Куницкий и Ядвига Борецкая. Там же помещены их фотографии. Кроме того, в Беловире и Старске были расклеены листовки с портретами Куницкого и Борецкой, подробно описаны их приметы и обещание крупной награды тому, кто поможет властям их поймать. Листовки эти были разосланы всем бургомистрам окрестных сел. А в следующем номере "Беловирер цайтунг" сообщалось, что полиции удалось обезвредить группу парашютистов, заброшенных советской разведкой. Все они - назывались фамилии Гурьяна, Кудрявцева, Софонова, Качмарека - казнены.
И газеты и листовки попали в руки Слугарева почти одновременно с прибытием в отряд Ядзи и Куницкого.
Глава четвертая
На подмосковном аэродроме Быково Куницкого и Ядзю встречал сотрудник органов государственной безопасности Зеленин. Он отвез их в гостиницу "Гранд-отель", расположенную в самом центре столицы, напротив входа в Музей В. И. Ленина, вручил им ключи от комнат, талоны на питание, деньги, а также пачку чистой писчей бумаги, попросил к завтрашнему дню изложить все, что произошло с группой Гурьяна с момента высадки с самолета и до момента прибытия в отряд "Пуля" после их бегства из фашистского плена. Ядзя же должна описать лишь вторую часть этой эпопеи, то есть начиная с прихода в Беловир, - ареста, допросов в СД и кончая побегом. Зеленин оставил номер своего телефона и уехал.
На другой день утром он зашел в гостиницу, забрал у Куницкого и Ядзи написанные объяснения, поблагодарил их и просил завтра с утра позвонить ему.
– А сегодня отдыхайте, сходите в музеи, в театр.
Зеленин был любезен и внимателен, и это несколько успокаивало Куницкого. Он предложил Ядзе свои услуги гида по Москве, и они весь день знакомились со столицей: побывали в Музее Ленина и в Третьяковской галерее, вечером собирались пойти в театр, но не достали билетов, и тогда Ядзя предложила просто погулять по вечерней столице.
Они пошли вверх по улице Горького пешком, не спеша, постояли у памятника Пушкину и так, не замечая времени, дошли до Белорусского вокзала. Сели в метро и вернулись снова в центр, к своей гостинице. Еще днем Куницкий водил Ядзю к университету, сказал, между прочим, что он хотел бы с нового учебного года продолжить занятия, если обстоятельства позволят ему, и советовал Ядзе последовать его примеру, остаться в Москве и поступить в университет. При этом обещал познакомить ее с интересными и влиятельными людьми, на помощь и покровительство которых она может рассчитывать.
Для Ядзи все это было слишком неожиданным, свалившимся на нее как волшебство, нежданно-негаданно - Москва, ошеломившая ее Третьяковская галерея, мраморные подземные дворцы, университет… Нет, все это похоже на сон. Она лишь улыбалась счастливой и рассеянной улыбкой на слова Куницкого. Только б затянулся этот приятный сон.
У Куницкого было достаточно времени на размышления, перед тем как попасть в кабинет подполковника Бойченкова. Усилием воли и холодного расчета он привел в порядок свои слишком путаные-перепутаные мысли и теперь был готов твердо и непреклонно держаться одной версии, сложившейся в силу разных обстоятельств. Держаться, чего бы это ни стоило. Коротко эту версию он изложил в своей записке, которую отдал
Бойченков внимательно прочитал объяснение Адама Куницкого, краткое, сдержанное, отмеченное немногословной деловитостью. Сомнений не было: группу кто-то предал. Объяснение Ядвиги Борецкой подтверждало такое предположение. Нужно было установить простое и основное. Кто предал? Кто-нибудь из состава группы Гурьяна или из партизан? Софонов, Кудрявцев или Куницкий? Но как установишь, когда нет никаких конкретных доказательств. Интуиции же, подозрениям Бойченков не доверял. Он верил лишь фактам, убедительным, неопровержимым. Он рассчитывал, что личная встреча с Куницким и Ядзей прольет свет или хотя бы немного прояснит причину провала группы Гурьяна. Он решил разговаривать с Куницким и Ядзей с каждым в отдельности, с глазу на глаз. Впрочем, с Ядзей беседовал через переводчика. Сначала пригласил Куницкого.
Бойченков, как всегда свежий, подтянутый, безукоризненно опрятный, встретил Куницкого приветливо, даже ласково, усадил в кресло за маленький круглый столик, сам сел напротив, спросил о самочувствии, на что у Куницкого вырвался вздох досады:
– Самочувствие у нас у всех невеселое, Дмитрий Иванович, все еще не можем опомниться…
Бойченков внимательно смотрел на Куницкого. Что-то глубокое, изучающее было в его терпеливом, сосредоточенном взгляде. Взгляд этот не понравился Куницкому, настораживал. Подумалось с тревогой: "Не доверяет? Или уже что-то знает?" Взял себя в руки, замолчал, с напряжением ожидая вопросов, тщательно избегая глядеть в глаза Бойченкову. Образовалась какая-то странная, неловкая и, возможно, рискованная пауза. Осторожный, не теряющий хладнокровия Куницкий боялся первым нарушить ее. И выдержал. Грубое широкое лицо его выражало деревянное упрямство.
– Расскажите, пожалуйста, все по порядку, начиная с приземления.
– Голос у подполковника мягкий, полный искреннего сочувствия и дружелюбия. А взгляд прежний, неторопливый и сосредоточенный.
Такая просьба несколько озадачила Куницкого, он спросил с учтивой робостью:
– А вы не читали моего объяснения?
– Смотрел. Но у вас почерк не очень разборчивый. Я как-то лучше воспринимаю устный рассказ.
"Хочет поймать на слове, - подумал Куницкий, гася наступавшую на него тревогу.
– Думает сбить меня и запутать вопросами. Надо быть осторожным". Куницкий начал спокойно, обстоятельно, с того момента, как зацепился парашютом за дерево и как был захвачен бандой Мариана Кочубинского. Речь его лилась легко и плавно, без усилий, потому что он говорил правду, ничего не убавлял и не прибавлял. И Бойченков не перебивал его попутными вопросами, а синие внимательные глаза его постепенно темнели, наливаясь горестной тоской и глубокой задумчивостью. Обратил внимание на маленькую деталь: у Куницкого дрожали пальцы. "Волнуется, - подумал Бойченков.
– А прошлый раз, в нашу первую встречу был спокоен и самонадеян". Впрочем, этой детали Дмитрий Иванович не придал особого значения, хотя на всякий случай и запомнил ее, но Куницкий, поймав взгляд Бойченкова на своих пальцах, смутился и спрятал руки под стол. Бойченков не шелохнулся, ни один мускул не дрогнул на его спокойно-задумчивом лице. И только когда Куницкий начал рассказывать о роковом дне в Беловире, о том дне, когда они пошли на улицу его дяди Марка Куницкого передавать радиограмму в Москву, Бойченков как-то весь напрягся, что-то шевельнулось в нем, и он не выдержал, первый раз перебил вопросом: