Набат
Шрифт:
— Тебе слово, Казакевич, — вдруг сказал мастер.
Яков встал с игривой улыбкой, сказал:
— Ч-что я?.. Мне все равно, как все.
— У тебя есть свои мысли? — резко спросил Федор.
— Почему же нет, есть. Обычный человек Богдан. Работает. Ну, пьет, но пьют многие…
— Яков, он же над тобой издевался, деньги вымогал, — не выдержал Третьяк.
— Кто тебе сказал? — смутился Казакевич. — Не было такого. Это ты придумал.
— Как придумал? — Третьяк стукнул кулаком по ящику. — Сам видел.
— Кто еще видел? —
— Я никому не говорил… — растерялся Третьяк.
— Тогда нечего говорить, — закончил Казакевич свое выступление.
Посмотрел Федор на Якова так, будто были они незнакомыми и эта рыжая голова не лежала на подушке напротив его головы в одной комнате общежития.
…Бригадиром избрали Федора. Начальник управления и мастер были не против. Возразил Лихов:
— Молодой еще, неопытный.
— Сколько тебе было, когда стал бригадиром? — спросил его Кардаш.
— Семнадцать, но было другое время, — загорелся Лихов. — Мы думали, как лучше и быстрее строить линии, а они — о шмотках.
От молодого хохота с березы взлетел аист и, курлыча, направился к болоту. Улыбнулся, поглаживая бритую голову Лихов, хихикнул начальник управления, у Ивана Александровича от смеха слезы выступили, и даже Богдан повеселел.
Не такая удачная была шутка, но и ее хватило, чтобы взломать настороженную тишину. Тем более что на дороге к складу показалась машина с прицепом, груженная материалами.
Как бы там ни было, но телеграмма подействовала, и Иван Александрович, радуясь вместе с ребятами, засучил рукава.
13
Как неожиданно появился начальник управления, так не прощаясь, чтобы не мешать работе, уехал. Если он раньше немного сомневался в реальности плана, то теперь убедился, что линию эти зеленые монтажники построят. Пусть они думают, что эта линия самая главная для управления. Кардаш хотел, чтобы с первых же дней эта детвора поняла: второстепенных линий нет, все главные, все важные…
На второй день своего бригадирства Федор повесил на дверях склада, не посоветовавшись даже с Иваном Александровичем, листок, на котором было написано:
ВЫГОВОР
За систематические нарушения дисциплины и пьянки в рабочее время объявляю выговор электромонтажнику В. Богдану и предупреждаю, что за любой поступок, который будет мешать нормальной жизни бригады, к нему будут приняты соответствующие меры.
Бригадир Ф. Розум
Кто-то, может быть Богдан, красным карандашом перечеркнул первый приказ Федора и внизу дописал матерное слово.
— Ты написал? — спросил Федор.
— Ни в коем случае, — улыбнулся Богдан.
— Хорошо… Завтра возьмешь ребят, подключите первый участок линии с высокой стороны, от подстанции.
— С электросетей будут? — спросил Богдан.
— И с участка тоже.
Федор уже перекипел, но чувство какой-то нерешительности сдерживало его. Он ощутил себя пацаном, которому показали желанное яблоко и не дали. «Надо было попросить начальника, чтобы перевели Богдана в другое место, тогда все было бы проще», — думал Федор.
Теперь он работал еще лучше, чем раньше. И вот настало время подключать первый участок линии. Сначала Федор собирался сам сделать это. Однако, подумав, решил, что рисковать не стоит. Во-первых, он никогда не подключал линии, во-вторых, глупо отказываться от опыта Богдана.
Утром приехали из электросетей, инженер с участка, еще несколько человек. Комиссия и бригада собрались у широкой железной мачты, от которой должен был пойти ток на первый участок линии.
Богдан был веселый, шутил. К Федору он близко не подходил. И Федору показалось, что у бывшего бригадира виноватый вид. Наверное, переживает, волнуется… Только когда Богдан был уже на верху мачты, Яков Казакевич сказал Федору:
— Он же выпивши…
— Поздно, — не отрывая глаз от Богдана, ответил Федор. — Раньше почему не сказал?
Смотрели, как не спеша подключал Богдан провода к разъединителю. Было слышно, как стучит гаечный ключ об изолятор. Медленно шло время. Прошло тридцать минут, час, а Богдан все сидел на перекладине. Наконец, поднялся. Почему-то снял цепь, хотел, видимо, забросить ее за плечо, но задел провод. Показалось Федору, что по цепи пробежал огонь, и в этот же момент Богдан зашатался на перекладине и сорвался вниз. Все произошло так стремительно, что никто даже не сдвинулся с места.
— А-а-а! — дико закричал Яков, и все очнулись.
— Наверное, блуждающие токи, — растерянно бросил представитель электросетей. — Все отключено и перекрыто.
Привезли врача, но помочь он уже ничем не мог. Только сказал, что покойный был пьян.
На похороны приехала древняя старушка в черной юбке и большом черном платке, в мужских туфлях. Худенькая и седая, бледная, как лист бумаги, она не плакала, но идти сама не могла, и Кардаш посадил ее в свою «Волгу» рядом с шофером. Выцветшие глаза старухи, казалось, ничего не видели. Только раз она проговорила:
— Водка довела, просила же…
Труднее всего было Федору. Выходило, что Богдан погиб по его вине. Если бы не послал на мачту, если бы не злился на него…
— Жаль парня! — сказал начальник управления. — Хоть пьяница был, но жалко…
— Это я виноват, — подошел к нему Федор. — Я…
— Не говори глупости. Если кто и виноват, то он сам.
Смерть Богдана преобразила бригаду: ребята как-то сразу повзрослели, посерьезнели. Не ходили, как раньше, шумной толпой по улице. Хоть и попортил им много крови Богдан и радовались, когда снимали его с бригадирства, но теперь никто из них плохого слова не говорил, и не только потому, что говорить плохо о покойном нельзя…