Начала любви
Шрифт:
О чём сама же и пожалела.
Сколько должна ждать девушка права называться женщиной? Впрочем, Екатерина поначалу не знала даже, как реагировать на подобное отношение великого князя и вполне законного супруга. Несколько раз она подступала к этой стыдной и весьма опасной теме, обтаптывала паркет возле Петра, обговаривала пространство вокруг этой немыслимой темы, однако вплотную подойти и уж тем более коснуться непростого вопроса так и не отважилась. По-немецки ли, по-русски, по-французски ли спросить — это же немыслимо! Лишь только после того, как начала жить с Петром под одной крышей, спать в одной спальне (покуда
Потому как был он мальчик, мальчик и только мальчик, причём мальчик назойливый, неумный, плакса и грязнуля.
Много лет тому назад совсем ещё молоденькая тогда Бабет читала ей сказку о человечке, который так и остался ребёнком — на всю жизнь. Сказка воплотилась в явь, приобрела отчётливые контуры и натуральный блеск. К солдатикам, корабликам, песочным крепостям, то есть к тем играм, которые занимали нынешнего великого князя в пору его проживания в Киле, теперь добавилась охота с ружьём, бесполый какой-то и потому особенно противный флирт с придворными дамами (флирт исключительно ради самого флирта — как обозначение степени собственной его взрослости) да ещё тягучие пьяные застолья с грубыми шутками и отправлением естественных надобностей в окно или в лучшем случае под окном, с внешней стороны.
Из взрослых занятий великий князь выбрал политику; изредка призывал к себе сотрудников Иностранной коллегии и требовал от них даже не отчётов, но чего-то сродни рассказам о дальних странах и отношении этих самых стран к России. Бывало, слушал докладчика подолгу, а случалось и так, что через считанные минуты делалось ему скучно, и, затрудняясь в выборе выражений, Пётр отсылал ни за что ни про что оскорблённого человека восвояси. Но даже если признать, что так проявлялся интерес великого князя к международным делам, если даже оставить за скобками фрагментарность этого скорее даже не интереса, но простого любопытства, то и в этом случае следовало заключить, что политика — это всего лишь особая игра, где вместо игрушечных и привычных Петру солдатиков, вместо песчаных крепостей то или иное значение имели настоящие армии и всамделишние крепости.
Горько, весьма горько делалось Екатерине от этих мыслей, ещё не женщине, но уже как бы соломенной вдове...
Ничего не подозревавшая её величество при встречах с Екатериной чем дальше, тем всё чаще заводила разговоры о том, как следует переменить жизнь после рождения ребёнка, поскольку сам факт скорого появления у великой княгини потомства по вполне понятной причине сомнения не вызывал. Но недели породили сомнение, месяцы это сомнение укрепили, а в годовщину свадьбы затребованная в покои императрицы великая княгиня была спрошена напрямик.
Чего стоит молодой девушке признаваться в такого рода позоре, о том лишь ангелы ведают: ангел скорби да ангел стыда.
Любвеобильная Елизавета Петровна несколько минут не могла разобрать, что же такое мямлит великая княгиня, затем наконец поняла, но решительно не могла поверить, полагая, что тут некоторое подобие стыдливости, заставляющее молодую женщину выражаться не вполне буквально. Наконец был
— Ни разу, — честно призналась Екатерина и опустила глаза. Ей сейчас хотелось провалиться сквозь землю, чтобы не видеть, не слышать, не поднимать пылающее лицо. Но под ногами был твёрдый, хорошо пригнанный блескучий паркет, и провалиться не было никакой возможности.
Екатерина ожидала, что её величество начнёт сейчас кричать, укорять, высмеивать её, но императрица лишь холодно сказала ей:
— Что ж ты сразу не пришла ко мне? — Тяжело вздохнула и заключила: — Ну да это ничего. Поправимо. Просто о подобных вещах нужно было раньше сказать. Мы же с тобой условились, что если будут какие проблемы — всегда приходи, посоветуйся. Одна голова хорошо, а две значительно лучше.
— Да ведь... — начала было девушка и тотчас же запнулась.
— Что ты думаешь, я такая дура, не понимаю? Очень даже понимаю. Ступай пока. Я должна подумать.
Ближе к вечеру, наряжаясь для праздничного ужина, Екатерина увидела в окно, как к дворцу подкатила карета великого князя и Пётр оживлённо выпорхнул из полутёмного нутра, пружинистыми шагами припустил к уже распахнутой для него двери. Последний раз он был оживлённым, таким радостно возбуждённым в день, когда всем надоевшая и многим досадившая Иоганна-Елизавета уезжала на родину; он так же вот с прискоком бегал по двору, хватая то одну, то другую вещь и от избытка естественной весёлости пробуя их на прочность.
Несколько раз в последние дни слышавшая от разных лиц о том, что посланник Мардефельд впал окончательно в немилость и его высылка из России — дело решённое и скорое, слышавшая об этом и знавшая о случавшихся между Мардефельдом и великим князем недоразумениях (когда на пирушках Пётр напивался, как следует расходился и его оказывалось непросто унять, эту неприятную миссию брал обыкновенно на себя прусский посланник, отчего изредка возникали драки), Екатерина вскользь подумала о связи хорошего настроения Петра с отъездом барона.
То, что через стекольный излом приняла она за возбуждение, на самом же деле было неконтролируемым гневом. В таком состоянии нечасто видела она мужа. Вбежав, буквально-таки ворвавшись к Екатерине, он сильно ударил её открытой ладонью по лицу и принялся, не возобновляя ударов, истошно вопить, выпуская весь свой гнев в воздух. Что довело великого князя до такой истерики, из нечленораздельных возгласов и отдельных слогов понять оказывалось решительно нельзя. А он всё кричал, кричал и — наконец выдохся.
— Пожалуйся ещё хоть раз императрице, — уже спокойнее сказал он. — Я тогда пожалуюсь тебе. Я всех гвардейцев через тебя пропущу. На всю жизнь сыта будешь.
Удовлетворившись, очевидно, произнесением столь долгой угрозы и успокоившись, великий князь с просветлевшим и каким-то даже вдохновенным, как у скрипача, лицом повернулся и гордо вышел.
Странное дело, но после материнских оплеух, казавшихся и обиднее, и злее, и болезненнее, впервые полученная от мужа пощёчина впечатления не произвела решительно никакого. Понимая, что обязана сейчас вот незамедлительно обидеться или рассердиться (да, лучше бы даже сейчас рассердиться), она не находила для того желания. Ну, маленький мальчик, ну, допустил грубость... Не убивать же теперь его...