Начало одной жизни
Шрифт:
– Эрзянский.
– Вот как. А скажи, Ваня, ты свою фамилию знаешь?
– Знаю - Остужев, а по-уличному нас зовут Паньками, дедушку нашего Панькой звать.
– А фамилия Строганов тебе нравится?
– Нравится.
– Это фамилия одного артиста. Хочешь, я тебе его покажу?
– Хочу.
Дрессировщик подводит меня к щиту, на котором нарисован в точности такой же человек, как он сам. Только на плакате человек одет по-чудному: на нем длинный пиджак с двумя хвостами, на шее бантик, какие девочки привязывают любимым кошкам, а штаны у него узкие-узкие - если бы этот человек присел, то они сейчас же лопнули
– Вот это и есть Строганов, а зовут его дядей Сашей. Узнаешь его?
– Узнаю: это ты.
– Не "ты", а "вы", - поправил он.
– Вы.
– Вот теперь правильно. Значит, говоришь, нравится тебе фамилия Строганов? Ну ладно, об этом поговорим позже. А теперь пойдем. Я познакомлю тебя с моими зверями.
Мы заходим в большой лабаз, где я уже был с тетей Домной.
Нас встречает дружный лай собак. Дядя Саша что-то крикнул, и они замолчали.
Поворачивая голову то влево, то вправо, мы проходим по длинному ряду двухэтажных и одноэтажных клеток, идем словно по собачьей улице. С двух сторон раздается рычанье и тявканье. В верхних клетках сидят маленькие собачки, величиной с рукавицу, а внизу - громадные. Строганов называет их догами и немецкими овчарками. Эти собаки, пожалуй, не меньше телят, все они злые-презлые, особенно немецкие овчарки. Когда мы подходим к их клеткам, у них от злобы желтеют глаза. Дядя Саша представляет меня собакам, но они встречают меня враждебно.
Если бы правда существовали собачьи улицы, то, наверное, по ним никто не ходил бы, но я...
Мне тоже немного жутковато, не очень, конечно, только под коленками чувствую небольшой щекоток. Не обращая на это внимания, иду за Строгановым с самым решительным видом.
Чем дальше, тем мои ноги становятся непослушней, потому что впереди из-за перегородки тянется к нам страшная медвежья морда. Медведь на цепи, но может случиться, он перегрызет цепь, у него вон ведь какие зубы.
Строганов треплет медведя по шее, то же самое заставляет делать и меня. Но моя рука против моей воли прячется за спину.
Между клетками появляется высокий человек с длинным лошадиным лицом.
– А вот и наш пропащий явился!
– увидев его, вое* кликнул Строганов.
Человек изогнулся дугой и прогнусавил:
– Бонжур.
Строганов вплотную подошел к нему и спросил:
– Петр Елисеевич, что это значит? Почему вы оставили сегодня зверей без обеда? Почему вы распустили рабочих и сами ушли, не предупредив меня?
– Но я же вернулся, - оправдываясь, проговорил длинный.
– Вернулись? Посмотрите на часы, во сколько вы явились! Скоро уже надо готовиться к представлению.
Строганов отругал его как следует и затем познакомил нас.
– Вот это будет наш помощник, - сказал он.
– Зовут его Ваней. Прошу его не баловать, но и не насиловать работой. Познакомьте его, пожалуйста, с нашими зверями. А я побегу переодеваться. Мне еще до представления надо кое-куда сходить.
Когда Строганов удалился, длинный, как гусь, клюнул в мою сторону и проговорил:
– Будем знакомы: Пьер Жиколье, - и с важностью прибавил: - француз.
После того как Пьер Жиколье, или по-настоящему Петр Жиколкин, назвал свое имя, будто взрослому он стал мне жаловаться, что все его унижают и не дают хода. Затем потащил меня осматривать зверей. В первую очередь он подвел к четырем маленьким, отдельно стоящим клеткам, откуда высунулись четыре мохнатенькие головки собак.
– Как на твой взгляд, хороши?
– спросил он.
Собачки действительно были хорошенькие. И я похвалил их. Они были не больше котят и, словно одуванчики, катались по клеткам.
– Это лично мои, - сообщил Жиколье, - собственной дрессуры. Мери, - позвал он одну собачку, - покажи-ка мальчику, что ты умеешь делать.
Жиколье заставил ее подняться на задние лапки и так пройтись по клетке. Затем он просунул в клетку прутик и приказал прыгнуть через него. Собачка напружинилась, дала прыжок вверх. Но клетка была низкая, Мери ударилась головой о верхнюю крышку, завизжала и забилась в угол. Сколько ни кричал на нее Жиколье, собачка не сдвинулась с места. У Жиколье лицо побагровело, глаза выкатились, и он с таким остервенением начал хлестать бедняжку, что от нее полетела шерсть.
– Дяденька, не надо!
– кричал я.
– Не надо, лучше пойдем дальше.
Но Жиколье не обращал на меня внимания. Потом он как-то сразу пришел в себя и толкнул меня вперед, к следующим клеткам. За одной из перегородок я увидел чудовище, которое никогда мне даже во сне не снилось.
– Это слон, - говорит мне Жиколье.
– Это прямо-таки целая скирда, - замечаю я, - а хвост...
Надо сказать, у слона было два хвоста: один находился спереди, а другой сзади; задний был похож на плетку, а передний, из-под которого торчали два согнутых рога, походил на пожарную кишку, какой дедушка Прохор каждое утро поливал двор своей конторы.
Не успел я как следует рассмотреть слона, как Жиколье что-то проговорил на незнакомом мне языке, чудовище своей кишкой подняло меня к самому потолку.
Я отчаянно заорал. Слон от моего крика даже не пошевельнулся. А Жиколье, как поп, густым басом внизу грохотал: "Го-го-го-го!" - будто пустой фургон гнал по неровной дороге.
Нагоготавшись вдоволь, Жиколье щелкнул пальцами, и чудовище поставило меня на прежнее место.
– Что, испугался?
– все еще гогоча, спросил меня Жиколье.
– Ну, ты не сердись, дядя ведь шутит. Ну ладно, теперь пойдем наших зверяток выпустим погулять, - и с подозрительной улыбкой подвел меня к собачьей клетке, заставив открыть ее.
Когда я стал открывать клетку, сидящая в ней собака с урчанием кинулась ко мне и чуть не схватила за руку. Я отскочил.
– Что это ты?
– с притворным удивлением сказал Жиколье. Дрессировщик должен быть смелым.
– Зачем мальчика сразу толкаешь к зверям, они ведь его еще не знают, - проходя мимо, заметил Строганов.
Жиколье покосился на него, взял у меня кочережку и сам стал открывать клетки. Дойдя до последней, Жиколье спросил меня:
– Ну, сейчас ясно, как надо открывать?
– Ясно.
– Вот теперь из последней клетки выпусти собачку.
Я хотел так же, как и он, с отрывом открыть дверцы, но у меня оказалось маловато силенок, пришлось поднатужиться.
Только я открыл клетку, а из нее как выскочит собачища, ростом выше телка, как двинет меня своей грудью - куда моя кочережка полетела!
"Ну, Ванятка, теперь пусть поминают, как тебя звали, подумал я, - этот идол сейчас тебя слопает живьем".
Схватился я за голову да деру от клеток, а сзади себя слышу, как зверюга дышит прямо в затылок.