Начало русской истории. С древнейших времен до княжения Олега
Шрифт:
Жертвами разбойных нападений русов становились те славяне, которые не признавали власти «русских» князей (из сообщения Константина Багрянородного известно, что к середине X в. данниками русов стали ледзяне, древляне, дреговичи, кривичи, северяне). Захватив живой товар, русы превращались в рачительных хозяев. «Они хорошо обращаются с рабами и относятся внимательно к их одежде ради целей торговли», — пишет Ибн Русте. Славянские рабы были один из главных предметов «русского» экспорта. По сообщению Ибн Фадлана, правитель Волжской Булгарии брал в качестве пошлины «одну голову» с каждого десятка рабов, привозимых русами для продажи в его страну. Здесь особым спросом пользовались «красивые девушки для купцов». В Константинополе, как передает Константин Багрянородный, купцы-русы выставляли на продажу не только «крепких мужчин и юношей, но и детей, и девушек, и женщин».
В средневековой арабской литературе есть редкий фрагмент — бытовая зарисовка «русских» купцов в Волжской Булгарии, сделанная «с натуры» участником багдадского посольства 921—922 гг. в Хазарию Ибн Фадланом. Этот любознательный и наблюдательный
Первым впечатлением Ибн Фадлана было восхищенное удивление. «Я видел русов, — пишет он, — когда они прибыли по своим торговым делам и расположились на берегу реки Атиль [Волги]. И я не видел людей с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам [206] , румяны, красны. Они не носят ни курток, ни кафтанов [207] , но носит какой-либо муж из их числа кису, которой он покрывает один свой бок, причем одна из его рук выходит из нее наружу. И при каждом из них имеется топор, меч и нож. Мечи их плоские, с бороздками, франкские. И от края их [русов] ногтя и до шеи они покрыты изображениями [татуировкой] деревьев и тому подобного».
206
Ибн Фадлан имел полное право сравнить русов с пальмами, так как по антропологическим данным киевские «поляне-русы» значительно превосходили ростом восточных славян (самыми низкорослыми из них были кривичи — около 157 см, древляне и радимичи, как правило, «перерастали» отметку 165 см) (Вернадский Г.В. Древняя Русь. С. 333).
207
Однако далее Ибн Фадлан напишет, что умерший знатный рус был облачен именно в куртку, кафтан, шаровары и меховую шапку. Вероятно, русы, которых видел Ибн Фадлан, прибыли в Среднее Поднепровье относительно недавно и еще не полностью усвоили местные обычаи.
Однако, войдя в жилище русов, чистоплотный араб не смог сдержать своего отвращения. Эти люди — грязнейшие из тварей Аллаха, восклицает он, ибо они «не очищаются от испражнений, ни от мочи, и не омываются от половой нечистоты и не моют своих рук после еды...». Они, впрочем, моются не после, а перед едой — но как! «И у них обязательно каждый день умывать свои лица и свои головы посредством самой грязной воды, какая только бывает, и самой нечистой, а именно так, что девушка приходит каждый день утром, неся большую лохань с водой, и подносит ее своему господину. Итак, он моет в ней обе свои руки и свое лицо и все свои волосы. И он моет их и вычесывает их гребнем в лохань. Потом он сморкается и плюет в нее и не оставляет ничего из грязи, но все это делает в эту воду. И когда он окончит все, что ему нужно, девушка несет лохань к тому, кто сидит рядом с ним, и этот делает подобно тому, как делает его товарищ. И она не перестает переносить ее от одного к другому, пока не обойдет ею всех в доме, и каждый из них сморкается и плюет и моет свое лицо и свои волосы в этой лохани». Далее Ибн Фадлан рассказывает, как русы, живя сообща в одном деревянном доме по десять—двадцать человек, совокупляются со своими женами или рабынями на глазах друг у друга и ничуть не смущаются и не оставляют своего занятия, если в эти минуты к ним в дом заглянет чужестранный купец. Такая свобода нравов тоже пришлась автору не по нутру.
Удачная торговля зависела у русов от расположения богов. Сразу после того, как их ладьи причаливали к волжской пристани, каждый купец отправлялся совершать жертвоприношение. Святилище русов располагалось под открытым небом. Оно представляло собой некий участок земли, усеянный воткнутыми резными деревяшками, верхняя часть которых грубо изображала подобие человеческого лица. Эти идолы торчали из земли в строгом строевом порядке: в первом ряду — самые маленькие, во втором — повыше, в третьем — еще более высокие и т. д. Подойдя к ним, рус перечислял все привезенные им товары, после чего оставлял свои дары — хлеб, мясо, лук, молоко и какой-то хмельной напиток — и произносил примерно следующее: «О, мой господин, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца с многочисленными динарами и дирхемами, и чтобы он купил у меня, как я пожелаю, и не прекословил бы мне в том, что я скажу». Если тем не менее покупатель не находился, подношения повторялись вновь и вновь, сопровождаясь все более униженными просьбами. Когда же товар быстро расходился, рус благодарил своих богов тем, что забивал некоторое количество овец и рогатого скота, разбрасывал лучшие куски мяса перед деревянными идолами, а головы жертвенных животных вешал на сами деревяшки.
Впрочем, торговые неудачи случались крайне редко. Жены русов щеголяли драгоценными монистами, и вот что удалось выяснить Ибн Фадлану о происхождении этих украшений: «На шеях у них [женщин] мониста из золота и серебра, так как если человек владеет десятью тысячами дирхемов, то он справляет своей жене одно монисто, а если владеет двадцатью тысячами, то справляет ей два мониста, и таким образом каждые десять тысяч, которые у него прибавляются, прибавляются в виде мониста у его жены, так что на шее какой-нибудь из них бывает много монист».
Вообще все без исключения обычаи и нравы русов несли на себе печать варварской простоты. Заболевшего предоставляли его судьбе: «И если кто-нибудь из них заболеет, то они забивают для него шалаш в стороне от себя и бросают его в нем, и помещают с ним некоторое количество хлеба и воды, и не приближаются к нему и не говорят с ним, но посещают его каждые три дня, особенно если он неимущий или невольник. Если же он выздоровеет и встанет, он возвращается к ним, а если умрет, то они сжигают его. Если же он был невольником, они оставляют его в его положении, так что его съедают собаки и хищные птицы». Преступников ожидала скорая и немудреная расправа: «И если они поймают вора или грабителя, то они ведут его к толстому дереву, привязывают ему на шею крепкую веревку и подвешивают его на нем навсегда, пока он не распадется на куски от ветров и дождей».
Ибн Фадлан признается, что ему чрезвычайно хотелось увидеть воочию погребение знатного руса, потому что ему рассказывали об этом обряде необычайные вещи. Ему повезло: через некоторое время до него дошло известие «о смерти одного выдающегося мужа из их числа». Ибн Фадлан поспешил на похороны. Это была долгая, многодневная церемония. Вначале покойника на десять дней положили в вырытую под землей камеру, покрытую настилом; принадлежащий ему корабль был вытащен на берег и водружен на большой деревянный помост. Имущество умершего было поделено на три части: одна осталась у его семьи, две другие были употреблены на пошив дорогих погребальных одежд — «шаровар, и гетр, и сапог, и куртки, и кафтана парчового с пуговицами из золота», и «шапки из парчи, Соболевой», — а также на приготовление в неимоверном количестве горячительного напитка.
Но самым важным делом для семьи покойного было найти среди его многочисленных рабынь и наложниц такую, которая бы согласилась умереть вместе со своим господином. Решение принималось девушками добровольно; правда, взять назад роковое обязательство было уже невозможно — этого не допустили бы родственники умершего. В данном случае никаких осложнений не возникло — девушка быстро нашлась, и ее поведение до самого конца оставалось безупречным: она «каждый день пила и пела, веселясь, радуясь будущему». Две приставленные к ней служанки всячески обхаживали обреченную, вплоть до того, «что они иногда мыли ей ноги своими руками».
Когда же пришел день погребения, на корабль с утра была принесена скамья, которую покрыли «стегаными матрацами и парчой византийской и подушками из парчи византийской». Рядом со скамьей встала старуха; Ибн Фадлан пишет, что ее «называют ангел смерти», ибо она «убивает девушек». Эта женщина показалась ему «толстой и мрачной ведьмой». Вслед за тем покойник был вынут из погреба, переодет, перенесен на корабль и помещен в сидячем положении в специально устроенной палатке или кабине. Вокруг него разбросали благовонные растения, пищу, оружие, мясо забитых лошадей, коров, собаки, петуха и курицы. В это время обреченная на смерть девушка ходила по домам родственников и знакомых умершего, которые по очереди сочетались с ней в знак любви и уважения к ее господину. После полудня ее подвели к приготовленному заранее сооружению — двум столбам с перекладиной. Она трижды при помощи мужчин взбиралась на верхнюю перекладину и, сидя там, что-то говорила. Ибн Фадлан обратился за разъяснениями к переводчику, и тот сказал: «Она сказала в первый раз, когда ее подняли, — вот я вижу моего отца и мою мать, — и сказала во второй раз, — вот все мои умершие родственники сидящие, — и сказала в третий раз, — вот я вижу моего господина сидящим в саду, а сад красив, зелен, и с ним мужи и отроки, и вот он зовет меня, так ведите же к нему». Таким образом, странное сооружение оказалось воротами в потусторонний мир, и девушка трижды заглянула в него [208] .
208
У балтов в царство мертвых, во владения бога Дивса, тоже вели трое серебряных ворот.
На палубе корабля девушке дали выпить два кубка, чтобы она опьянела. Затем старуха ввела ее в палатку. Мужчины, стоявшие вокруг корабля, принялись стучать деревянными палками по щитам, чтобы не был слышен звук ее крика, иначе «взволновались бы другие девушки и перестали бы искать смерти со своими господами». Шестеро помощников «ведьмы» схватили жертву за руки и за ноги, накинули на шею девушки петлю и стали душить, между тем как сама «ведьма» несколько раз вонзила ей в ребра кинжал с широким лезвием. Когда все было кончено, ближайший родственник мертвеца — совершенно голый, но, вопреки ожиданиям, прикрывавший рукою не детородные части, а анус, — с факелом в руке приблизился задом наперед к кораблю и зажег подпал. «Не прошло и часа, как превратился корабль, и дрова, и девушка, и господин в золу, потом в мельчайший пепел [209] . Потом они построили на месте этого корабля, который они вытащили из реки, нечто подобное круглому холму и водрузили в середине его большую деревяшку белого тополя, написали на ней имя умершего мужа и имя царя русов и удалились». Церемония погребения завершилась повальным пьянством. «Веселие Руси есть пити», — скажет позднее князь Владимир.
209
Обычай сожжения покойников в ладье возник в Балтийском регионе. Саксон Грамматик, повествуя о войне датского конунга Фротона III с «рутенами», упоминает, что после одного сражения этот предводитель данов отдал распоряжение сжечь тела убитых «рутенских» вождей «на кострах, воздвигнутых в собственных кораблях». Точно так же даны похоронили своих собственных павших «королей и герцогов». Саксон не уточняет, какой стороне принадлежал данный обряд — датской или рутенской. Но этот эпизод позволяет установить, что сожжение в ладье впервые появилось у народов южного побережья Балтики — русов или датчан, а может быть, у тех и других одновременно.