Шрифт:
ЮМОРИСТИЧЕСКАЯ ПОЭМА. Пародия на роман « Двенадцать стульев» И. Ильфа, Е. Петрова.
Жил Остап мой на земле много лет назад, ни художник, ни поэт – просто казнокрад. Был он молод и здоров, и красив собой. Бакенбарды не носил, натощак вина не пил. Был крутой как лев в лесу, ел в халяву колбасу. К женщинам имел любовь, мог влюбляться с трех шагов. Был уверенный в себе, потому имел везде – деньги, славу и успех. Это в жизни ведь не грех?
Он в поэме не один, есть не старый гражданин. Рыжеусый, глупый пес. Нюхом – лошадь на овес. Жил в квартире не один, а с «любимой» тещей. Та блины ему пекла, мыла пыль с штиблетов. Но ворчала, как сова, да еще была скупа, впрочем, ни об этом. Жил не старый господин,
Вот и парень молодой комбинатор заводной. Как шикарно он одет, прехорошенький кадет. На могучей шее шарф, на ногах штиблеты. Цвета зелени пиджак, впрочем, не об этом. Голова полна идей, а желудок мыслей. Где поесть бы поскорей – дешево и вкусно. Встреча дворника с Остапом состоялась в пять минут. Все, что нужно он узнал про невест и барина. Дюже солнце в глаз светило, где поспать охота было. Разговор перенесли где-то часика на три. Что сказать, пока он спит. Он ни доктор Айболит, ни Колумб, ни даже Дарвин. Папа – турок иностранный, мама – кто сама не знаю. Да и знать-то не желаю. Разговор пошел по новой. Дворник пел, как забубенный. Барина он уважал и хорошего желал. На вопрос: «А где же барин?» – отвечал чудак вот так:
– По Парижу он гуляет в белых атласных штанах. А в Париже зацветает белая акация и стекается туда наша эмиграция.
Дребезжит звонок не ново, а в дверях один знакомый.
– Барин, – Тихон замычал. Чуть сознанье потерял. Ипполит смущен Остапом, видом его голых пяток.
– Здравствуй, Тихон! – он сказал. Но назад не убежал.
К шалашу был приглашен, и устроен, как король. Тихон вылетел за дверь, а в руке зажат рубель.
– Все спокойно! Все в порядке, – молвил молодой Остап. – Как тепло теперь в Париже? – он спросил за просто так.
– Что за сплетни, чепуха. Это просто ерунда. Я в Париже не бывал, ихних дам не целовал.
– Вот! Вот! Вот! Как гениально! Вы трусливый эмигрант. ГПУ по вам страдает. В каталажку вас бы сдать.
Тут уж Киса покорился, с речью к Богу обратился.
– Хорошо, – сказал ему. – Я всю правду расскажу. « Видно жулик он большой, проходимец молодой. Впрочем, в деле это нужно, заведу-ка с ним я дружбу».
Ипполит достал расческу, резко расчесал усы. Стайка искр метнулась к лампе, и светлей стали угли. Кашлянув в рукав жилетки, рассказал Остапу все. Все, что гнуло тещин стан. Все доступно было парню. Старик видно был болван. Длинный список драгкамней был у жулика теперь. По дворницкой тут и там вспыхивал и чуть дрожал, изумрудный свет весны, дым брильянтовой чумы. Драгоценнейший пейзаж плыл по стенкам, как мираж. Старый черт разволновался, аж на корточки присел. После наглых слов Остапа, чуть совсем не окосел.
– Я технический директор, – молвил тот, глядя в глаза. – Получу 60% – остальное ерунда.
Все, что было ерундою, доставалося другому. Ипполит аж посерел, лицо-маска, словно зверь.
– Эт грабеж сред бела дня, – выдавил он из себя.
– Не визжи ты, как свинья, не получишь ни шиша, – холодно сказал Остап. – Я один и справлюсь так. Все брильянтики в кармане. Интерес лишь мой таков: обеспечить вашу старость, жить без внутренних долгов.
– Ну, так что же, лед идет? Или это гололед? Дорогой мой предводитель бешеных команчей.
Глаз обида застелила после прозвища токо. Извинительная речь у Остапа щит и меч. После маленьких разборок приступили к плану «Смерч». Разыскать и захватить, поделить и классно жить.
В полночь дворник мирно пьяный, по пути кусты ломая и приветствуя столбы, стал в подвале на дыбы.
– А, работничек метлы! – произнес Остап на ты.
Дворник страстно замычал, что-то в нос забормотал.
– Это просто гениально, дворник ваш большой пошляк. Разве можно так напиться на серебряный медяк.
– Знаешь ли, дружок про мебель? – тихо начал Ипполит.
Но из дворницкого рта речь лилася в три ручья, попадала меж зубов, был в словах словесный смог. Заревел куплет, как слон. В пьяной песне был резон.
–Опросить придется утром эту пьяную свинью, – так решил Остап один.
Сам себе он господин. Два подельщика легли на дворницкую кровать.
– А жилетик на продажу, – с завистью сказал Остап. – Он как раз прям на меня. Ну, продай мне старина.
Неудобно отказать члену лиги « Казнокрад».
– Ладно, – морщась, он сказал, и целковых 8 взял.
– Только деньги опосля, – Бендер заявил, хитря.
– Нет, нет, нет, так не могу, – Ипполит сказал ему.
Деликатная натура Оси возмутилась:
– Жить учитесь широко! Скряга старый, вот ты кто.
После этого заснули тихим, мирным детским сном. Что-то каждому приснилось, сонный мак здесь ни причем. Утром, выкатив глаза, каждый думал с полчаса. Ипполит мыл все, что мог, важный нерв аж занемог. Когда глянул на себя, на усы цвета дождя, губы, веником сложив, вдруг издал он сильный крик.
– Вы с ума сошли, мой друг! – зашептал Остап с испуг.
Взгляд упал чуть ниже носа, на усы цвета болот. Покатился словно мяч, содрогаясь в смех и в плач. Контрабандный пузырек, может мыслил поперек. Ну, уж сильно насмешил и Остапа ублажил.
– Подожди, Тихон-отец, дело у меня к тебе есть, – молвил молодец ему. – Жду всю правду на духу.
Про один гостиный стул все ж узнал – был очень ум. А усы побрили бритвой под названием «Жиллет». Долго плакал старый пес, будто был отрезан хвост. В зеркало смотрел фельдмаршал. Слегка лысый и чужой. На лице страданий крест, а в душе порублен лес.
– Марш, вперед, труба зовет! – выл Остап, как самолет.
В жилотдел ведет тропа, стало быть, и нам пора, Ну, сначала по первой в Старсобес, там первый бой.
В этом доме жил Альхен. Все, что надо, он имел. Продал все, что с стен срывалось и от пола отрывалось. А старушкам жизнь была, как в борще кусок дерьма. Обошел Остап весь дом, стула так и не нашел. Ноги будто бы случайно их на кухню привели. Там в большом котле варилось, может каша с топора, может мясо из Луны. Запах был от Сатаны. Кот Альхен был так смущен, цвет менял – пигмалион. Новый член пожарной роты. Раздражен был до зевоты. Приглашен был на обед, где сидел кардабалет. Этот весь кардабалет составлял мужской комплект. Куча братьев и родных, «обездоленных», «больных». В уголке от цвета флага, был украден с пьедестала, государственный объект, нелегальных форм предмет. Был допрошен «сирота», информация с нуля. В это время, как Остап допросил пансионат, Ипполит гулял один, а в затылок ветер бил. Солнце в крышах отливалось, воробьи в песке купались, было странно и смешно, он не знал здесь никого. Тротуары и кварталы, зелень улиц и аллей – все дышало ароматом, запахом лесов, полей. Вдруг Матвеич пропотел, а в ладонях жар горел. Прямь тараном на него какое-то существо. Гражданин с фамильей Н. Ипполита стул имел. Нес в руках и был таков. Сделав где-то пять скачков, ухватив руками край, сделав стойку «Прыгни в рай» и давай пинать друг друга сапогами до колен.