Начни с начала
Шрифт:
7
Музыка из актового зала доносилась и сюда, в наш класс, расположенный на втором этаже школьного здания. За окнами сгущались сиреневые сумерки, а в классе было светло и уютно, дверь заперта шваброй и выставлен человек «на атасе», поскольку занимались мы запрещенным делом — пили портвейн.
В школе проводился вечер, посвященный встрече с выпускниками разных лет. Но нам не было никакого дела до всех этих дяденек и тетенек, толпящихся в зале и коридорах. Пока шла официальная часть вечера, мы сбросились по рублю и отправили «гонца» в магазин. Я не испытывал ни малейшей
Нас было семеро — большая часть мужской половины класса. Восседая верхом на партах, мы потягивали из бутылок любимые «Три семерки». Паша Скворцов расположился у окна и курил, пуская дым в форточку, тем самым, раздражая Эдика Горецкого. Наконец тот не выдержал:
— Паша, кончай курить здесь!
— Я не в затяжку, — ответил Скворцов, и сам расхохотался над собственной шуткой. Он уже опростал бутылку и теперь веселился вовсю.
Отхлебнув из горлышка вина, Эдик обратился к Паше с просьбой, больше похожей на приказ:
— Давай, рассказывай свой анекдот.
— Сейчас.
Паша выбросил в окно окурок и начал:
— Встречаются, значит, Брежнев и Никсон…
Скворцов — мастер травить анекдоты; рассказывал не торопясь, выдерживая, где нужно артистические паузы.
— … Никсон рассердился и говорит: «Что ты мне все про Грузию, Армению, Среднюю Азию… Ты мне расскажи, как у тебя русские живут». «Я же не спрашиваю, как у тебя негры живут», — отвечает Леня.
Все так дружно расхохотались, что осторожный Эдик счел нужным скомандовать:
— Тише вы! Ржете. Услышит кто-нибудь, кайф нам поломает.
Но никто и не подумал послушаться Эдика. «Да, кто он такой! Развыступался. Здесь все равны». Веселье продолжалось.
Я смеялся вместе со всеми: давно уже мне не было так хорошо. Не желая отставать от других, взял слово и выдал один из любимых анекдотов:
— Польский генсек Герек приезжает с визитом в Америку…
Этот «патриотический» анекдот, я выбрал, чтобы не усугублять репутацию антисоветчика.
— … Герек отвечает: «Знаешь, у нашей королевы Ядвиги во дворце было три унитаза: хрустальный, серебряный и золотой, но, когда в Варшаву вошли русские солдаты, она обоссалась прямо на улице!».
Вокруг опять дикий хохот, только Горецкий постарался изобразить на лице какую-то смесь из снисходительной доброжелательности и презрительного высокомерия.
Покончив с портвейном, мы решили, что пора идти на танцульки.
Когда я вошел в актовый зал, там было не протолкнуться. С середины доносился дружный топот танцующих. Самодеятельный ансамбль — три гитары и ударные — играл, как теперь бы выразились, хит сезона — мелодию из японского фильма «Сезон любви». Танцевала в основном молодежь, но и кое-кто из старых выпускников, вероятно хлебнув со своими «за встречу», лихо отплясывал нечто похожее одновременно на гопак и на ритуальные танцы негритянских людоедов.
Я подзадержался, жуя по дороге припасенный заранее лимон — нехитрое, но действенное средство, перебивающее запах спиртного. Отыскать своих в этой толчее оказалось не просто. Пока
«Гад, Эдик! Вечно палки в колеса сует!», — раздраженно подумал я. В этот момент меня тронули за плечо. Я обернулся — это была Света Попова, наша главная красавица.
— Привет, Валера, — сказала она и добавила с хитрецой:
— Почему не танцуешь?
— Пойдем? — кивнул я в сторону зала.
— Пойдем.
Во время танца Света попеняла мне:
— Где вы все время пропадаете? Это свинство, оставлять нас здесь одних!
— Прости, Света неотесанных мужиков. Исправимся, — покаялся я за всех.
— Действительно неотесанные! Вот ты, например. Вместо того чтобы сказать: «Разрешите вас пригласить», ты: «Пойдем!».
— Каюсь. С хорошими манерами у меня неважно — издержки воспитания, — продолжал извиняться я, а сам, нет-нет, поглядывал в сторону Лены и Эдика.
— Да, хорошим манерам ты явно не обучался. Когда танцуют с дамой, не смотрят по сторонам, — перехватив мои взгляды, сказала Света с досадой в голосе. — Кого ты там высматриваешь, Ленку?
Света была не глупа, что в сочетании с эффектной внешностью — высокая, почти моего роста, с копной золотистых волос и выразительными, чуть навыкате глазами — делало ее чертовски привлекательной. Поклонники у нее не переводились, но, странное дело, она держалась со всеми окружающими ровно и просто, а ухажеров не принимала всерьез. Меня она, естественно, прежде тоже никак не выделяла среди прочих, но сейчас и на нее, видимо, произвело впечатление мое загадочное перевоплощение.
— Уж не ревнуешь ли? — спросил я, глядя ей прямо в глаза. Во мне, не без влияния вина, проснулся бес давнего ловеласа.
Света на мгновение смутилась и, отведя взгляд, бросила недовольно:
— Еще чего!
Затем добавила насмешливо:
— Это тебе нужно ревновать.
— Мне? Почему?
— Не прикидывайся. Я же вижу — ты злишься, потому что Ленка танцует с Горецким.
— Да пусть себе танцует!
— Ой, ли? — опять усмехнулась Света, но не стала развивать дальше эту щекотливую тему.
Музыка кончилась. К микрофону подошла завуч, исполняющая роль распорядительницы вечера и объявила:
— Товарищи, наш вечер окончен. До свидания.
По залу пронесся гул недовольных голосов. Уступая общему настроению, завуч добавила:
— Ладно. Последний танец и все!
Микрофон взял один из музыкантов.
— Белый танец. Дамы приглашают кавалеров.
Пока играли вступление, а дамы разбирали партнеров, я стоял, отрешенно разглядывая потолок, стараясь изобразить на лице ледяное равнодушие. И кто только придумал эти дурацкие белые танцы, ставящие мужчину в нелепое положение! Краем глаза я видел, что Света выбрала себе кавалера, а Эдик улыбается, самоуверенно поглядывая на Лену. Однако не моему, а его самолюбию был нанесен щелчок — Лена подошла ко мне.