Национальность – одессит
Шрифт:
Японские деньги может иметь любой, уликой не являются, поэтому оставил себе найденные в кармашках, пришитых к внутренним сторонам ремней, девятнадцать маленьких медных монет без дырок номиналом в один сен, название которых было отчеканено, в том числе, и на английском языке, четыре серебряных в пять сен и у высшего рядового аккуратно свернутую трубочкой банкноту в десять йен зеленовато-серого цвета со светло-коричневой, темно-серой, черной и красной раскраской. На одной стороне слева в овале изображен храм, справа — мужик в черной шапочке и с усами и бородой и везде надписи иероглифами, прочесть которые мне не по силам, на другой — в центре бегущий кабан между цифра десять на соприкосновении четырех вычурных кругов, напоминающих лепестки цветка, дальше надписи красными иероглифами, а выше рисунка крупно темным цветом на английском языке написано «Великая Япония» и ниже и мельче — «Обязывает к выплате предъявителю десять иен золотом». В одной йене сто сенов. Ее сейчас обменивают на полтора грамма золота — в два раза дороже, чем рубль. Когда я отправился в путешествие по эпохам, за рубль, который тогда презрительно называли
Поехав еще немного по дороге, добрался до перекрестка, неподалеку от которого, восточнее, валялись конские «каштаны», свежие. Наверное, вывалил один из жеребцов японского патруля. Возле них скакали, чирикая, два воробья. Нет на них Мао Дзедуна!
Там я и дождался караван.
— Сделаем привал здесь? — спросил ехавший на первой подводе, бывший начальник железнодорожной станции Порт-Артур, облаченный в красно-оранжевую фуражку и черную двубортную шинель с расположенными поперек плеча, зелеными погонами с серебряными косыми полосками в два ряда, который за день проходил пешком от силы километр, и при этом вид у него был такой же смурной, как у лошади, которая тянула его.
Я показал на конские «каштаны» и сообщил:
— Оставил японский патруль, поскакавший в ту сторону. Так что нам надо убираться подальше и побыстрее.
Весть эта разнеслась по всему каравану. Возницы, не говорившие на русском настолько хорошо, чтобы понять мои слова, тоже догадались, что я сказал, и без понуканий начали постегивать своих малорослых лошадок. Никто не хотел застрять в этих краях надолго.
26
Мукден оказался средним городом по китайским меркам. Когда-то был столицей маньчжуров, но потом они захватили Пекин и перебрались туда. Возле железнодорожной станции находился русский поселок из одно-двухэтажных домов, по большей части деревянных, хотя попадались и гибриды — первый этаж из камня. Там были магазины, бани, парикмахерские, фотоателье, рестораны, церковь и даже гостиница «Амур», причем портье так и не смог ответить на мой вопрос, название это в честь бога или реки? Я снял номер люкс за четыре рубля, в котором были гостиная, спальня и отдельная комната с ночной посудиной и жестяным красным умывальником. Водопровод пока не добрался сюда, как и электричество. Улицы освещались газовыми фонарями. Каждый вечер фонарщик с лестницей на плече переходил от одного к другому, зажигая их, а утром тушил. Зато в гостинице была своя конюшню, причем, как постояльцу номера люкс, постой одной лошади был бесплатен, а за вторую надо было доплатить двадцать копеек в сутки.
Первым делом я сходил в русскую баню. Поскольку пришел первым из нашего каравана, а других посетителей не было, банщик успел от души отхлестать меня распаренным березовым веником. Потом подошли остальные, и я охладился в купели с холоднючей водой и отправился в ресторан, который назывался — да-да! — «Париж». Впрочем, официант во фраке, а не половой в переднике, как в трактире, заверил меня, что шеф-повар у них француз. Позже у меня были основания поверить ему. Я еще подумал, за каким чертом француза занесло в эти (е…я) далекие от цивилизации места?! Видимо, платили здесь намного больше, чем на его родине. Работало заведение до поздней ночи. В зале на невысоком помосте играл ансамбль из пианиста, скрипача и флейтиста. Мешали они не сильно, не сравнить с пьяными офицерами, составлявшими большую часть посетителей. Официант, достаточно гибкий для его лет пятидесяти, вручил мне толстое меню в кожаном переплете, в котором каждый вид блюд и вин был на отдельной странице с золотой виньеткой. День был постный, поэтому я, уставший от мясной пищи за время перехода, решил отдать дань религии и заодно сыграть в гастрономическую рулетку, поскольку многие названия были неизвестны мне. Под рюмку водки заказал знакомую осетрину с хреном, а вот под бутылку белого легкого сухого сотерна — загадочный борщок с дьяблями, оказавшийся французским свекольным супом, к которому подали гренки, натертые перцем и сыром, затем не менее неизвестное тюрбо отварное с голландским соусом, оказавшееся палтусом, и на десерт шарлот глясе из фисташкового мороженого — слои бисквитов с вареньем из красной смородины и мороженого. Всё это удовольствие обошлось мне с чаевыми в два рубля с полтиной — раза в два дороже, чем в недешевом порт-артуровском трактире. Порции были большие, из-за стола выбрался с трудом. До гостинцы прогулялся пешком по освещенной газовыми фонарями улице, хотя возле ресторана поджидали десятка два рикш-китайцев. Ночью мне снилось, что я завернул на перекрестке не в ту сторону и наткнулся на японцев, которые не поверили, что купюра в десять йен принадлежит мне.
На завтрак я продолжил играть в гастрономическую рулетку, заказав консоме. оказавшееся обычным куриным бульоном, с пирожками с капустой и гурьевскую кашу — похабную манку — с кедровыми орешками, запив привычным черным чая со свежим кренделем.
Поленившись побриться в номере, сперва отправился в «Парикмахерскую Паскулеску И. В.», расположенную на первом этаже соседнего каменно-деревянного двухэтажного здания, где обходительный курчавый валах, как сейчас называют румын, в белой рубашке с длинным рукавом и черных фартуке и брюках коротко подстриг меня и тщательно выбрил. Обычно я редко доверяю свою шею опасной бритве в чужой руке, но на этот раз сделал исключение и не пожалел. Рука у мастера была легкая. После опасной бритвы у меня долго «горит» кожа на шее и часто бывают порезы, а на этот раз ни одного и дискомфорта почти не было, может быть, благодаря компрессу салфеткой, смоченной теплой водой с «О-де-Колонъ (Вода из Кёльна) Освежительный товарищества Брокар и Ко» с непривычным для меня, но не раздражающим ароматом. Заодно мастер рассказал последние новости с фронта: Порт-Артур еще держится, а южнее Мукдена позиционные
Следующим пунктом был расположенный рядом с железнодорожной станцией, впрочем, весь поселок возле нее, воинского склада — длинного высокого одноэтажного здания из красно-коричневого кирпича, образующего прямоугольник с арочным проездом в северной стороне, где по моей просьбе старший караула, ефрейтор, позвал штабс-капитана интендантской службы Ерёмина — сухощавого верзилу, который плавно покачивался на ходу из стороны в сторону, словно на высоких длинных волнах. Я передал ему привет от капитана Павловского, после чего быстро и взаимовыгодно продал лошадей вместе с упряжью, седлом и сумками за сто рублей и откат в червонец.
Полученные деньги стали частью оплаты билета на поезд, купленного в здание вокзала, где был большой зал с длинными деревянными скамьями и буфетом в дальнем конце и двумя окошками кассиров в ближнем, причем одно было закрыто и изнутри завешено темно-коричневой шторой. Во втором сидела смазливая девица с такими же мечтательными голубыми глазами, как у ее коллеги в Порт-Артуре. Скорый пассажирский поезд номер один на Москву стоял на запасном пути рядом с разгружающимся военным эшелоном. Мукден теперь был конечной станцией, но расписание не меняли, и отход по-прежнему был в воскресенье, то есть завтра, в час и пять минут дня по санкт-петербургскому времени. Часы на здании станции показывали именно его. Не знаю, какой здесь часовой пояс, не интересовался этим вопросом, потому что своих часов у меня до сих пор нет, отвык от них. Счастливых время не колышет. Билеты продавались во все три класса. На всякий случай я приобрел в первый, чтобы уж точно уехать. Какие-то у меня неприятные ассоциации со словом Мукден. Наверное, читал о нем плохое, но не мог вспомнить, что именно. Может, тоже окажется в осаде? Лучше в нем не задерживаться. Стоил билет на четырнадцать рублей и пятьдесят копеек дешевле, чем из Порт-Артура. Мне выдали зеленоватую картонку с текстом, частично напечатанным, частично заполненным рукой кассирши, без знаков препинания, но шрифтом разного размера и разделенным на строки по смыслу: «Билет для следования — по Восточной Китайской железной дороге — от станции Мукден до станции Москва — двадцать седьмого ноября — скорого поезда первого вагон номер один — (моя фамилия)». Назваться можно было кем угодно, паспорт не спрашивали. Место не указано, займу свободное.
Можно было купить сразу до Одессы, пересев в Москве в течение недели на любой, следующий туда, если будут свободные места, но я решил сперва провести несколько дней в будущей столице, посмотреть, что там творится. Может, укачу в Европу. Деньги у меня теперь были немалые. Война, как обычно, произвела перераспределение их, и на этот раз и в мою пользу.
27
Вагон первого класса синего цвета. Он единственный и прицеплен вторым от паровоза, сразу за багажным, куда пассажиры первого и второго класса сдают лишнюю поклажу. Имеет четыре (две по две) колесные пары, что обеспечивает уменьшение тряски. У остальных вагонов по две. Внутри два двухместных купе слева от прохода, потом салон, который пересекаешь по диагонали и еще три купе справа. В конце вагона туалет — умывальник над тумбой с оловянной миской и невысокий помост с дыркой по центру и приделанной к переборке внизу слева рукоятью, чтобы держаться за нее, когда сидишь орлом. Ни слива, ни туалетной бумаги, вместо которой сейчас состоятельные люди используют газеты, а остальные — листья, траву, солому… Освещение в проходах и салоне от подвешенных к потолку электрических ламп, которые с наступлением темноты зажигал проводник. В купе от настольной. Внутри у переборок два мягких дивана, обитых бархатом. Над ними зеркала. Еще выше сетки для легких вещей. Под узким окном маленький столик. Ни подушек, хотя в салоне на диванах есть кожаные, ни одеял, ни постельного белья. Предупрежденный заранее, я купил перьевую подушку и прихватил оба одеяла, с которыми путешествовал до Мукдена. Чтобы не было слишком скучно, накупил книг и газет.
Вагонов второго класса три. Они желтого цвета. Внутри почти, как в купейном вагоне моей молодости: два мягких дивана, оббитых сукном, а нам ними две полки, не поднимающиеся. За ними вагон-ресторан, тоже не сильно отличающийся от тех, к которым я привык, разве что стулья мягкие.
Вагоны третьего класса зеленые. Их пока пять. По мере приближения к Москве будет больше. Они похожи на плацкартные из моего прошлого-будущего. Все полки деревянные. Отличие в том, что нет столика, и полки не поднимаются, но раскладываются, образуя еще одно спальное место в проходе между ними. Три человека могут спать на первом ярусе ногами к боковым полкам, три — на втором. Боковые места с единственным отличием от будущих — верхняя полка не поднимается. Пассажиров из низшего класса не пускают без приглашения в высший. За этим строго следят проводники, которых сейчас называют кондукторами. Прогулки в обратном направлении не запрещены. Во время остановок я заглянул в желты и зеленый вагоны. В последнем табачный дым столбом, вонища, гомон, как в припортовой забегаловке. Кто-то жрет, кто-то режется в карты, кто-то тренькает на гитаре, кто-то болтает, а дети или плачут, или смеются…
Говорят, что есть еще и четвертый класс, серый, для военнослужащих. После третьего трудно представить, куда можно дальше опускаться. Разве что все места сидячие, причем прямо на полу. К счастью, к скорым поездам такие не прицепляют.
Кондуктором в синем вагоне был мужчина лет сорока, важный, как швейцар пятизвездочной гостиницы, и облаченный в черную фуражку с красным околышком и черный мундир с красными поперечными погонами и бронзовыми пуговицами, на которых были вместо привычного мне колеса с крыльями пересекающиеся топор и якорь. Если пароходы, как и паровозы, нуждались в топорах для растопки котлов, то на кой черт нужен на суше якорь?! Кондуктор, представившийся Петром Ивановичем или просто Иванычем, ответ на этот вопрос не знал.