Над Черемошем
Шрифт:
— Роман, — Катерина грустно покачала головой, — по некоторым уважительным причинам откладывается твое путешествие.
— Да я не очень и хотел ехать! — как туча, нахмурился лесник.
— Кто за Юстина Рымаря?
— Юстин, не молчи. У тебя лошадка есть! — шипит жена, толкая в бок старого гуцула в потрепанном, облезшем киптаре.
— Не могу я ехать, — Рымарь неловко горбится и выговаривает слова с трудом, будто камни из земли выворачивает.
— Почему же, Юстин Иванович? — удивляется Сенчук.
— У
— У меня, Микола, лошадка есть… Василина, сиди ты тихо, а то все собрание заговоришь… И такая умница попалась, только что не разговаривает. И жеребая, Микола, моя лошадка…
— Постыдились бы такими речами собрание задерживать! — возмутился Заринчук.
— Какой же тут стыд? Что я, украл ее, лошадку-то? Да ты знаешь ли, что это первая моя лошадка, что я за всю мою жизнь крестьянскую первый приплод ожидаю? Я над нею дрожу, как над…
— Своей женой, — подсказывает Василина.
Рымарь с сомнением поглядел на Василину и добавил:
— Как над своей женой, будь характер у нее помягче.
— Тебе и такого мало! Ну, что ты скажешь про муженька, который так жену честит? — и Василина демонстративно отвернулась от Юстина.
— Кто за Ксеню Дзвиняч? — заглянув в список, объявил Сенчук.
— У нее ребенок. На кого ребенка оставить?
— Как ты скажешь, Ксеня?
Женщина, покраснев, встала.
— Если товарищ секретарь партии разрешит, я с ребенком поеду. Пускай и девчонка моя увидит, каков свет за горами.
Сенчук перехватил взгляд Чернеги, улыбнулся.
— Как же, только мешки запасай и на себя и на ребенка, — едко ввернул Палайда.
— Скажите вашей Параске, чтоб вам на всю жизнь запасла! — разгневанная Ксеня обернулась к кулаку, и тот сжался, а глаза на его перекошенном от злости лице воровато сощурились.
— Ксеня, любушка, да ведь я пошутил… Я и сам рад, что ты едешь.
— Радуетесь — прямо зубами от радости скрипите!
— Кто за Ксеню Дзвиняч, чтоб с ребенком ехала?..
— И я хочу с Мариечкой! — подал голос Федько.
— А кто будет в школу ходить? — прикрикнул кто-то на мальчика, и он юркнул в толпу ребятишек.
Собрание расходится с говором и пением, и в самых отдаленных улочках села просыпается эхо. Василь пытается пробраться в толпе против течения к Мариечке, но на плечо ему ложится рука Нестеренка.
— И ты, Василь, пришел на собрание? Интересуешься?
— Интересуюсь.
— Это хорошо, что не замкнулся в своем лесу. Ты никого не ждешь?
— Нет, — смутился парень.
— Так выйдем на улицу, поговорим.
— Выйдем, — парень со вздохом направился за Григорием.
В зале остались Микола Сенчук, Мариечка, Лесь Побережник,
— Люди признали вас лучшими, передовиками.
— Так, так, — соглашается Лесь, вызывая улыбки остальных.
— Это не только честь, но и обязанность, поважнее, чем у многих других.
— Поистине обязанность! — с чувством проговорил Микола Сенчук.
— Будете в колхозах — присматривайтесь к жизни, не как гости, а как хозяева. И все лучшее привозите сюда.
— Отчего же не привезти, только бы дали! — у Леся Побережника заблестели глаза.
— Вы, Лесь, не так поняли товарища секретаря, — деликатно поправила его Ксеня Дзвиняч. — Товарищ секретарь учит привозить не те сокровища, что в недрах земли зарыты, а те, что всю землю радуют, как детские глазенки. Может, я неверно сказала? — и она доверчиво взглянула на Михайла Гнатовича.
— Говорите, Ксения Петровна.
— Я своим женским умом так прикидываю: посылают нас к людям, чтоб мы, измученные, учились жить, а не погибать на земле, чтобы мы привезли своей Гуцульщине ее потерянную долю.
Микола Сенчук смотрит на Ксению Петровну, словно впервые увидел ее.
— Вот, никогда не думал, Ксеня, что ты такая! — удивленно заявляет Лесь и оглядывается вокруг, не поймет ли кто-нибудь иначе его степенную речь.
Михайло Гнатович, на ходу застегивая пальто, выходит из исполкома. Там к нему подбегает, обогнав стеснившихся у выхода людей, Лесь Побережник.
— Михайло Гнатович, а вы с нами поедете?
— Нет, Лесь Иванович, не могу.
— Нет? — опечаливается Лесь. — А может, как-нибудь через «не могу»? Чего бы мы только не привезли тогда в Гринявку!
— Только бы дали! — лукаво щурится Михайло Гнатович, и на лицах гуцулов расцветают улыбки.
— Дадут! — уверенно заявляет Лесь.
— Тогда берите, Лесь, и руками и всем сердцем. Давайте подумаем с вами: что нам прежде всего нужно в Гринявке?
— Нужду прогнать навеки. Чтобы никогда не наведывался к человеку черный день. Чтобы гуцул хлеб ел.
— Значит, надо привезти в Гринявку высокий урожай, трудодень богатый, передовую науку.
— Эти думы, Михайло Гнатович, точно из снов слетелись к гуцулу. Не жирно ли будет?
— Для того, кто вперед не глядит, жирно. Ключи от счастья в наших руках. И мы не имеем права ждать, пока оно само к нам придет. Не имеем права покачивать головами, читая о том, как живут лучшие колхозы: вот, мол, богатство, у людей, когда же оно к нам заглянет? Захотим — заглянет через год, с новым урожаем. Только во всем надо равняться на передовых, на героев, и самим становиться героями. Верю, что вижу перед собою новую гуцульскую славу.