Над Кабулом чужие звезды
Шрифт:
Их командир Сергей Чемезов рассказывал мне: идею пробивали тяжело. Уговаривали инстанции, обивали пороги. Их оппонентов в общем-то можно было понять: обстановка в Кабуле сложная, риск слишком велик, для обеспечения работы отряда потребуется охрана. Будет ли прок от такой работы, тем более что в Афганистане трудятся тысячи советских гражданских специалистов, их помощь стране огромна. Что тут возразишь?
Парни уже начинали терять надежду, когда их поддержал XX съезд комсомола, в адрес которого пришло одно из их писем. Слово съезда оказалось решающим, сформировать же отряд поручили горкомам ВЛКСМ Москвы, Ленинграда, Новосибирска, Свердловска, Челябинска и Днепропетровска — городам, откуда поступило больше всего заявок. Главные условия для отбора кандидатов: опыт работы на стройке, обязательно — служба в армии, желательно — здесь, в Афганистане.
Бывших «афганцев» — большинство в «Дружбе»: семнадцать человек из двадцати. У каждого третьего — боевые награды, почти каждый второй из них был здесь ранен. Вот почему, когда Сергею Салабаеву, студенту I курса факультета психологии МГУ, предложили провести в отряде «консультацию по общению и психологической совместимости», он удивленно пожал плечами. Какая там может быть консультация? Они же, по сути, братья. Поначалу, когда собрались все вместе в Москве, до утра не расставались: наговориться не могли.
Врезались в память первые минуты в Кабуле, первые дни. Они были радостными. Они были грустными.
— Щеголев? — Незнакомый офицер наморщил, что-то вспоминая, лоб. — Не из третьей ли роты?
— Из третьей, — расплылся в улыбке Саша Щеголев, завтрашний металлург, вчерашний командир танка, награжденный медалью «За отвагу». Надо же! Больше двух лет прошло, давно вернулись домой все, с кем служил, а смотри-ка: помнят в части фамилию сержанта, который однажды заменил в бою погибшего командира взвода.
— Такое чувство, что не уезжал! — говорит Щеголев. — Это оттого, наверное, что отношения здесь особые. Дома, в институте, совсем другое дело: лекцию отсидели — и привет, все по углам разбежались. Я теперь думаю, что «Афган» — самое светлое и самое горькое, что есть у меня.
Молча стоял перед боевой машиной десанта — «бээмдэшкой», вознесенной на постамент, бывший разведчик, теперь географ Саша Каландаришвили. Семь лет назад правнук героя Гражданской войны Нестора Каландаришвили шел на такой же «бээмдэшке» на юг от советской границы. В такой же машине, развороченной в клочья, горели, гибли его товарищи. Он не стал теперь фотографироваться вместе со всеми: не смог.
— «Афган» научил нас любви. Любви, а не ненависти, — считает он. — Тому, кто не понял этого, грош цена.
Бывший санинструктор, награжденный орденом Красной Звезды, а сегодня — комиссар «Дружбы» Володя Рябцев усилием воли сдержал подступивший к горлу комок. На стене полкового медпункта он увидел картину, которую когда-то перед очередной боевой операцией они нарисовали вместе с Сашкой, братом, тоже служившим здесь. Картина была цела!
— «Афганец» — это не обязательно знак качества, — говорил мне Рябцев. — Мы по-разному вернулись домой. Некоторые сорвались, попали за решетку. Это слабаки. Есть такие, кто, вернувшись, правит закон кулаком. Конечно, и жизнь менять, и за справедливость бороться необходимо. Но чистыми руками!
Наверное, и Володя Рябцев, и все они — Чемезов, Щеголев, Каландаришвили — казались иными себе в эти первые минуты на афганской земле: повзрослевшими, возмужавшими. Мне же думалось: они все те же, в общем. Нечто очень важное, очень существенное, обретенное здесь, не растеряли в мирной домашней суете, в сутолоке городов.
Разместили отряд в десантной дивизии, где многим из них прежде довелось служить. Здесь все было привычным: те же койки в два этажа, накрытые синими солдатскими одеялами. Тот же вечерний развод караула. Все то же, и все другое. Война продолжалась, но теперь не для них. Чтобы хоть как-то подавить в себе «комплекс гостей», весь распорядок дня построили так, как принято в армии. Вставали по команде, в пять ноль-ноль, вместе со всеми выходили на зарядку, и только потом на работу.
Каждый день вокруг котлована, где они перепахивали тяжелый каменистый грунт, а потом укладывали бетон, собирались зрители: любопытно же, в самом деле, поглазеть, как управляются с лопатами приезжие. Азиз, один из мальчишек-подмастерьев, тот вообще ни на шаг не отходил от отряда, как ни уговаривали его полушутя-полусерьезно ребята, что справятся, мол, сами.
В особом почете оказался Сергей Газеев, отрядный врач. Не раз, отложив лопату, раскрывал свою сумку с красным крестом. Афганцы, случалось, даже выстраивались в очередь: лечи, доктор!
В таких серьезных условиях отряду, понятно, приходилось «держать марку». И это у ребят получалось, судя по лестным отзывам местных газет, писавших и про «невиданные показатели производительности труда», и про то, что весь свой заработок студенты перечислят на строительство школ и детских домов.
В жизни, конечно, все было проще, чем в газетах. С утра до вечера бетон, песок, бетон. Через несколько дней от сухой жары полопались губы, обгорели лица. Лютый ветер-афганец пылью выедал глаза. В иные дни сил оставалось как раз на то, чтобы добраться до койки и снова увидеть во сне бетон.
Еще были встречи: отряд шел в эти дни нарасхват. Встречались с молодежью, с рабочими Кабула. Рассказывали, расспрашивали, менялись значками, приглашали, подмигивая, попробовать силы будущим летом на Урале или в Сибири. Особенно ждали «Дружбу» в наших частях. Засыпали вопросами: как перестройка? Как сражаются за нее бывшие воины? Как встретили их тогда, после службы, дома?
Душой не кривили, отвечали, как есть. Говорили о том, что для многих возвращение окажется нелегким. Что, возможно, столкнутся с равнодушием, непониманием. И будут вопросы об их службе, которые хуже пощечин. И не раз сожмутся кулаки: не перевелись еще дома ни рвачи, ни подонки. И что жить им, «афганцам», придется вдвое, втрое честнее, чем прежде. За себя и за тех, кто не вышел из боя, не вернулся домой.
Мы долго говорили об этом с Сергеем Салабаевым темным афганским вечером. Я не мог видеть в те минуты его лица, но по дрожащему огоньку сигареты в руке Сергея понял, что разговор этот был для него тяжелым.
— Я думал раньше: хоть бы забыть, вычеркнуть, стереть к чертям из памяти «Афган». А тут, оказалось, душой отдыхаю. Мой первый день дома, знаешь, каким был? Мать в магазин попросила сходить, но лучше бы я отказался тогда. Мужик там один, раскормленный, толстомордый, старуху в очереди оттолкнул: он, мол, ветеран, ему без очереди положено! Я заступился, конечно, а он мне: сопляк, щенок, я таких, как ты, под Сталинградом… Короче, еле уняли меня. После этого неделю дома сидел: носа на улицу не показывал.