Над Кубанью. Книга первая
Шрифт:
Мостовой подошел в Брагину.
— Вы глядите, господин есаул, не дюже, а то мигом разжалуем…
— Товарищ Мостовой, вы меня напрасно сконфузили, ей-богу, напрасно, — извинялся Брагин. — Посудите сами, остывши, не вгорячах: что я сказал предосудительного? Ведь в результате вы повторили мой разумный призыв, несколько иными словами. Только я уважил стариков, почтил атамана, но что ж из этого? Нельзя же с порога всех обозлить, а завтра братоубийственную войну открывать.
Мостовой не доверял Брагину. Вот и сейчас есаул стоит перед ним высокий, подтянутый и чистый, гораздо опрятнее его, несмотря
Брагин напоминал Мостовому щуку, случайно накрытую хваткой, когда она, прижатая дужками, бессильно бьется под клетчатой сетью, — схватишь руками, выскользнет, красивая и упругая, созданная для хищных нападений и предательских набегов. И глаза есаула были щучьи: зрачки, обведенные светлым прозрачным ободком, придающим лицу удивленное и бесстрастное выражение.
— Ты меня, Егор, прости, — говорил Брагин, тряся пойманную им руку Мостового, — знаешь: родные места, люди, расчувствуешься. Ведь Велигура хороший старик. Нет? Ну, может, и нет, но вот видел я там перед собой выбритую физиономию врага, а тут что за враг? Борода, усы, русские такие усы, казачьи…
Мостовому стало ясным, почему этот человек, весьма нелюбимый казаками, остался нетронутым, почему свои не пустили ему пулю в спину во время последнего неудачного наступления русской армии.
Он легонько освободил руку и направился вслед за писарем, который спешил проверить по описи полковое имущество и регалии.
На правленский двор свозили повозки, распрягали и отводили лошадей в общественные и близлежащие частные конюшни.
К Велигуре повезли на четверочных бричках кованные стальными полосами сундуки. Во дворе у амбаров их с трудом сгрузили, подложив на борта повозок столбы. Поставили сундуки на деревянный настил, наполовину вошедший в землю под их тяжестью.
— Наши будут, — хвастливо заверил подошедшего Мишу Федька Велигура.
Миша ничего не возразил: он чувствовал себя одиноким и ненужным. Сенька остался с отцом, Петя и Ивга потащили домой брата. Павло, побеседовав с однополчанином, куда-то исчез, дедушку Харистова послали за сургучом для печатей к отцу настоятелю сергиевской церкви. С прибытием полков у всех нашлось ка-кое-то дело, один Миша, никуда не определившись, из любопытства сопровождал сундуки. Обрадованный появлением Федьки, Миша оживился и вместе с приятелем деятельно принялся знакомиться с завезенным во двор имуществом.
Походные кухни, известные им давно, не возбуждали никакого любопытства, две закутанные брички, которые уже подкатили под навесной сарай, также не привлекли особого внимания, и друзья снова возвратились к сундукам. На сундуках висели два хитрых старинных замка, продетые толстыми ушками в резные тяжелые скобы, и красовались шнуровые печати с явственным оттиском царских орлов на сургуче. Миша до этого встречал сургуч только на водочных бутылках.
— А что, Федя, может, там водка? — неожиданно спросил Миша.
— Вот дурак, — ухмыльнулся Федька, — кто ж в сундуке водку держать будет. Бутылки поколотятся. Ишь как их швыряли, давно б с них юшка через крышки потекла.
— Сургуч, как на водке, — тихо проговорил Миша и еще раз обошел сундуки. Приблизившись, протянул руку, чтоб пощупать печать.
— Ну, давай, давай отсюда, — грубовато отогнал его поставленный на часы казак из молодых правленских тыждневых, — захаживаешь, как заяц вокруг капусты. Все одно не утянешь, хребет лопнет. — Часовой рассмеялся собственной остроте, показавшейся ему забавной, и легонько потолкал прикладом по крышке. — Не иначе золотом да самоцветным камнем набиты. По жмене каждый казак кинет — и то бугор.
Федька присел на колодезный сруб и показал часовому язык.
— Золото?! Кто ж туда золото будет кидать?
— А куда же его девать?
— В подушку зашивают, в седло, вот куда, — уверенно заявляет Федька, — вилку золотую нельзя в седло зашивать, проткнет не тебя, так коня, а деньги можно.
С черного крылечка спустились несколько стариков, сам хозяин и есаул Брагин. Сковырнув ногой развалившегося на крылечке щенка, Велигура повел гостей по двору. Видно, они только что совещались, судя по куцым обрывкам не договоренных в доме фраз. Миша уловил фамилии Мостового, Хомутова, Гурдая, Филимонова и Корнилова. Лука Батурин постучал по сундуку кнутовилкой.
— Как бы не утянули, — сказал он, — народ вороватый пошел, на ходу штаны снимают. Ко мне бы их перетащить, я уж их сам как-нибудь бы укараулил. Беспокойный я до сохранения имущества.
Атаман нахмурился.
— Что ж, я-то раззявей тебя?
— При чем тут раззявей, — Лука почесал затылок, — ишь Егорка Мостовой сегодня чего с правленческого крыльца сулил. Он вожжу под хвост захлестнет! Я его еще смолоду знаю. Егорка раз посулил, так уж стреножит…
— Хоть бы тебе чиряк на язык, — обругал Луку Тимофей Ляпин, — вечно ты с предсказами, как ворожка. До атаманской булавы надо еще голову, а где она у твоего Егора? Стреножит?! Кандальное путо и то хороший жеребец свернет на боковину, а ременное где-нибудь да треснет.
Старики удалились под сараи. Ляпин взобрался на бричку, отвернул брезент. На бричке рядком стояли, укрытые чехлами, станковые пулеметы.
— Ну как, Лука Митрич, стреножит? — спросил Ляпин, подмаргивая.
ГЛАВА II
Двор Егора Мостового на краю станицы, у устья Саломахи, впадающей в Кубань через камышовое гирло, поросшее по берегам ивами и густым вербовником.
После сдачи станичному сбору знамен 2-го жилейского полка Мостовой возвращался домой, ведя в поводу коня, заморенного утомительным маршем. Сенька находил дорожки, цеплял отцову руку, тянул за собой.
— Сюда ступай, батя. Вот сюда, тут хорошо идти, золы накидали… Батя, чего же ты осклизаешься? Так
/ и упасть можно.
Дождь немного притих. Кое-где сквозь порванные облака проглядывали звезды. Тучи двигались за Кубань, к хребту, прорывы закрывались, и блеснувшая перед этим лужа угадывалась только по бульканью редких дождевых капель.
— Тьма-тьмущая, Сенька, — сказал Егор, нащупывая влажную спину сына, — как у тебя с обужей?
— У меня чеботы добрые, батя, — успокаивал отца Сенька, — у меня онучи из шинельного сукна, дядька Павло отдал свои, фронтовые.