Надежда
Шрифт:
— Доски — хороший знак. Наверное, мы близки к цели, — обрадовал нас Володя.
Потом стали попадаться ветки, обломки кирпичей. Мы оживились, повеселели. И тут Ленька зашептал:
— Ребя, дальше два входа, куда ползти?
Подземный ход расширился так, что мы втроем смогли встать рядом во весь рост. Мое сердце забилось в радостном волнении. Смена «декораций» указывала на то, что разговоры по деревне ходили не пустые. Вовка возбужденно заговорил:
— Давайте так сделаем: ты сиди здесь, а мы с Ленькой пойдем в левый коридор. Добро?
Слово «добро» он сказал так же весомо, как его отец, Петр Денисович, и мы сразу согласились.
Сколько же мы проползли? Двадцать, сто метров, пятьсот? Мне казалось, что мы находились в темноте не меньше полдня. Выбралась из провала на поверхность, огляделась. Мы были на той же площади, только со стороны улицы Гигант. Я помахала ребятам, караулившим наш «поход». Когда они подбежали, то приняли в спасении Лени самое искреннее и деятельное участие. А Коля удивленно сказал:
— Какие вы бледные, будто под землей всю жизнь работали.
Я ничего не ответила. Извлеченный из ямы Леня ежился и озадаченно разглядывал развалы земли. Проходившая мимо женщина остановилась и завопила:
— Нельзя в этих ямах играть! Здесь уж лет сорок жители песок берут. На моей памяти сюда машина с зерном провалилась.
— Эх ты, Ленька, а говорил: «Оружие партизан, железная дверь, клад...» — засмеялись ребята. А через минуту все мы, изнемогая от безудержного хохота, дружно катались по траве.
А Сережка с Нижней улицы сказал торжественно:
— А вы все равно герои.
Никто и не спорил.
— Все равно я верю, что есть настоящий подземный ход, который приведет нас к тайным подвалам. Мне мамка рассказывала. Поп через него удрал, когда церковь взрывать начали, — защищался Леня.
— Следующий раз другой подземный ход проверим, да? — шепотом спросил он.
— Железно! — дружно подтвердили мы, тоже шепотом.
Заручившись молчанием ребят и брата, я отряхнулась и помчалась домой. Настроение было великолепное, хотя я устала так, будто целый день пахала.
ВИТАЛИК
День сегодня дождливый, ветреный, поэтому занимаюсь делами в хате. Вымыла большие «кожаные» листья фикуса. Вытащила на крыльцо огромную розу, тщательно протерла каждый листок и оставила на крыльце подышать свежим воздухом. Потом взялась за влажную уборку и мытье пола. К обеду управилась. Дождик — это хорошо! Огород поливать не надо. Можно почитать. Только пристроилась на диване, слышу голос бабушки:
— Пока суд да дело, сбегай в магазин.
Накинула я на голову клеенку и помчалась. А со всех сторон к «погребку» уже стекались ручейками детвора и старушки. Дети, конечно, обгоняли. Посчитала, передо мной пятьдесят четыре человека. Жить можно! Каждый берет по десять-двадцать литров. Продавщица бойко машет черпаком, при каждом движении расплескивая керосин в тазик. Но все молчат. Если кто возмутится, так следующий раз она найдет причину не дать ему керосину вовсе. И ничем не докажешь. Горластая тетка!
Мои канистры уже недалеко от двери «погребка». Очередь вдруг заколыхалась и начала приглушенно, но раздраженно роптать. Я настораживаюсь. Вечно на мне или заканчивается керосин или норму уменьшают общим голосованием! Невезучая. Те, кто в хвосте очереди, конечно, требуют уменьшения, а кто ближе к двери — настаивают на сохранении нормы. Побеждают те, у кого больше нахальных теток. Я молюсь, чтобы толпа потерпела, и мне досталось двадцать литров. Но нет, как всегда перед самым моим носом продавщица прикрыла дверь и сообщила: «Осталось человек на двадцать». Толпа взревела. Я уныло присела на пустой ящик. Сейчас несколько минут поругаются, а потом я получу свой минимум — пять литров, — и прощай, счастливые минуты чтения. Придется ждать следующего подвоза жидкого топлива. Пять литров для семьи мало. Керосиновые лампы мало расходуют, а чертовы керогазы «пьют» керосин, как я воду. «И с ситцем, и с селедкой у нас проблемы. В городе больше людей, а очередей я там никогда не видела, — недовольно бурчу я себе под нос.
Вышла из очереди размять ноги. Иду вдоль пыльного придорожного бурьяна и вижу в траве бумажную денежку. Осторожно подбираю. Что дальше делать? Объявить: «Кто потерял?» Прошлый раз, когда я нашла двадцать пять рублей, их забрала бойкая продавщица, а потом я узнала, что немая тетя с нашей улицы плакала. Надо с бабушкой посоветоваться. Куда она из очереди подевалась? Смотрю, а бабушка чуть ли не на коленях по обочине дороги ползает. Окликнула ее и увидела беспокойное, бледное лицо.
— Кинулась, а в кармане фартука только мелочь. Боже мой, что я дома скажу? — растерянно бормотала бабушка.
Я протянула ей деньги.
— Вы, наверное, носовой платок доставали и выронили, а ветер в траву унес, — сказала я.
Как обрадовалась бабушка! А я еще больше.
Приятно делать людям маленькие радости. Вот когда стоят соседки у колодца, я, прежде чем себе воды набрать, наполняю их ведра. Мне же нетрудно. Я давно поняла, что если человеку не хватает радости, он должен ее находить или делать себе сам...
Получила я свои пять литров керосина. Иду домой, сердито машу второй пустой канистрой, сшибаю засохшие комья грязи на верхушках колеи и насвистываю что-то резкое, отрывистое.
— Чего грязью кидаешься. Брюки испачкала, — услышала я недовольный голос.
Подняла глаза. Передо мной стоял мальчик: черноглазый, темно-русый, аккуратно подстриженный, наглаженный как с картинки.
— Городской? — осведомилась я, скривив губы в пренебрежительной ухмылке.
— Городской. Меня Виталиком зовут. Я на лето в гости к бабушке приехал, — с достоинством ответил мальчик.
— Нашим бы и в голову не пришло жаловаться на грязь. Чего вырядился? На свидание собрался? — продолжала дерзить я.