Надежда
Шрифт:
Мальчик промолчал. Они уже устроились теперь и лежали: матрос — на верхней трубе, мальчик — на нижней. Две стены поднимались справа и слева. Наверху был узкий и длинный просвет неба, освещенного в дальнем конце огнями центра.
— Здорово ты нашел, — сказал Майк. — Хорошее место.
— Сюда даже дождь не попадает, — ответил мальчик снизу. — На этой стороне крыша с навесом… Давно без работы?
— Около месяца. Я сам из Окленда. Нас тут всех рассчитали, — коробка пошла на ремонт. А теперь никак не устроиться. Я даже
Они умолкли. Далеко на улице раздался вон автомобильной сирены. Неожиданно мальчик начал кашлять.
Кашель у него был лающий и сухой, раздирающий горло. Он кашлял долго и надрывно, с трудом успевая перевести дыхание. Матрос наверху в тревоге приподнялся.
— Здорово кашляешь.
— Здорово, — согласился мальчишка, держась за грудь рукой. — У тебя нету закурить?
— У меня только окурок. — Майк вынул из кармана стершуюся жестяную коробку от сигарет «Золотая пчела».
Мальчишка торопливо взял окурок, не переставая кашлять, прикурил и несколько раз глубоко затянулся.
— Легче стало, — сказал он спустя минуту. Кашель оставил его. Он жадно затянулся еще два раза, обжигая губы. — Я всегда запасаюсь куревом, а сегодня никак было.
— Да, — сказал Майк. — От кашля это помогает. Тебе сколько лет?
— Тринадцать.
— Как тебя зовут?
— Том. А тебя?
— Майк. Ты давно один?
— Я не один, — ответил мальчик. — То есть сейчас один, а вообще-то могу домой поехать. У меня старики во Флориде живут, на ферме. В любой момент могу поехать. Не веришь?
Матрос не ответил. На улице снова раздался далекий автомобильный гудок. Вверху под самой крышей в одиноком окошке вспыхнула яркая электрическая лампочка и осветила на противоположной стене большой неровный прямоугольник. Редкие снежинки кружились, сверкая в этом потоке света.
— Я люблю, — сказал мальчик, — когда кто-нибудь со мной ночует. Я люблю разговаривать. И потом как-то не страшно, когда вдвоем.
Матрос помедлил с ответом. Потом сонным голосом он спросил:
— Работаешь где-нибудь?
— Работа бывает, — ответил мальчик. — Только много… — У него опять начался кашель. На этот раз он продолжался минуты три или четыре. Мальчишка приподнимался и ложился, но кашель трепал его снова и снова, сотрясая худые плечи и грудь. Он едва успевал набрать воздуха в легкие, как новые толчки выталкивали его. Наконец он спустил ноги с трубы и сел. Кашель кончился. Мальчик долго отхаркивался, затем сплюнул.
— Ну и дела. — сказал он, покачав головой и удивленно оглядываясь. — И курить больше нечего.
Он был совсем обессилен и минут пять сидел согнувшись. Затем он лег на спину. Рядом на улице по жидкому снегу прошлепали чьи-то шаги. Где-то у переезда на Маркет-стрит прошел поезд.
— Ты когда-нибудь видел снег?
Матрос молчал. Он уже спал.
— Интересно, — задумчиво сказал мальчик. — Снежинки… Всё летают, летают…
Утром Майк проснулся первым. Минуту или две он лежал на трубе лицом вверх, стараясь сообразить, как он попал в это ущелье между двумя кирпичными стенами. Потом вспомнил о своих вчерашних скитаниях, о мальчишке и, свесившись, посмотрел на нижнюю трубу.
Мальчик лежал лицом вниз, покрыв худые плечи пиджаком. Из-под пиджака торчали тощие ноги в рваных носках и стоптанных ботинках.
Матрос слез с трубы и натянул высохший за ночь свитер. От свитера исходило приятное тепло, и, передернув плечами, Майк еще раз взглянул на мальчика, пригласившего его сюда.
Ему пришло в голову, — не позвать ли мальчишку в закусочную выпить чашку кофе, но, побренчав мелочью в кармане, он решил, что делать этого не стоит. У него осталось совсем мало денег, он боялся, что придется голодать.
Засунув большие тяжелые руки в карманы, он пошел по щели на улицу.
Когда он уже вышел на перекресток, сзади раздался окрик:
— Эй, матрос!
Это кричал мальчишка.
— Ну, что? — Майк остановился.
Торопливо натягивая пиджак, мальчик подошел к нему. Светлые жидкие волосы его спутались, на лбу остался отпечаток складки от пиджака. Поеживаясь от утреннего холода, он спросил:
— Что, уже пошел?
— А чего валяться?
— Да нет, я так… Рано еще.
Час был действительно ранний, — около половины шестого. Снегопад кончился. В воздухе стоял сырой туман, такой густой, что не было видно даже ближайших зданий.
— Кому рано, — сказал матрос хмуро, — а мне пора.
Он повернулся, чтобы идти.
— Подожди. — Мальчик взял его за руку. — У меня мелочи немного есть. Пойдем выпьем кофе. Я тут закусочную знаю поблизости. Всю ночь не закрывается.
— Нет. — Матрос покачал головой. — Мне сейчас неохота. Я потом выпью.
— Пойдем, — настаивал мальчик. — Я угощаю.
— Ты что, такой богатый, — сказал матрос мрачно. — Лучше побереги для себя. Я на чужие не пью.
— Для меня тоже хватит. Пойдем. — Мальчишка похлопал себя по карману.
— Нет. Не хочу.
— Ну пойдем тогда вымоемся. Тут недалеко колонка есть. Только одному надо качать, пока другой моется.
Матрос провел рукой по лицу.
— Помыться, пожалуй, можно.
Колонка помещалась в центре большого, мощенного булыжником двора. В доме еще спали. Было тихо, только с крыш непрерывно падали капли.
Матрос взялся за рукоятку насоса. Мальчик мылся долго, старательно растирая шею и уши. Матросу надоело качать.
— Хватит, что ли?
— Сейчас, — с готовностью отозвался мальчик. — Жаль только — мыла нету.