Наджин. От войны к свободе в инвалидной коляске

Мустафа Наджин

Мой брат Мустафа говорит, что стоит мне услышать что-то один раз, и я в точности все запоминаю. Я могу перечислить всех Романовых, от первого царя Михаила до Николая II, который был убит большевиками вместе со всей семьей; не пощадили даже младшую дочь Анастасию и мальчика-наследника. Я могу сказать точную дату, когда Елизавета II стала королевой Англии, дату, когда умер ее отец, дату коронации и дату ее дня рождения. Мне бы хотелось встретиться с ней однажды и спросить: «Каково это – быть правнучкой королевы Виктории?» и «Не странно ли то, что все поют песню о Вашем спасении?»

Еще я могу сказать, что единственное животное, не производящее звуков, – это жираф, так как у него нет голосовых связок. Это один из моих любимых фактов, но потом я предпочла помалкивать

о нем, потому что люди начали называть жирафом нашего диктатора Башара аль-Асада из-за его длинной шеи.

А вот этот факт вряд ли кому-то понравится. Известно ли вам, что один из 113 людей в мире сегодня – беженец, вынужденный покинуть свой дом? Многие бегут от войн, как та, что разорила нашу страну Сирию, от войн в Ираке, Афганистане и Ливии. Другие бегут от террористов, как в Пакистане и Сомали, третьи – от преследования режима, как в Иране и Египте. Еще бегут от диктатуры в Гамбии, принудительной воинской повинности в Эритрее, от голода и нищеты в странах Африки, которые я никогда не видела на карте. Я постоянно слышу, как репортеры говорят по ТВ, что поток беженцев из стран Ближнего Востока, Северной Африки и Центральной Азии в Европу – самый крупный со времен Второй мировой войны. В 2015 году в Европу бежали более 1,2 миллиона. Я – одна из них.

Я ненавижу слово «беженец» – refugee — больше, чем любое другое слово в английском языке. В немецком это слово такое же жесткое – Fl"uchtling. На самом деле оно означает второсортного гражданина с номером, нацарапанным на руке или же выбитом на браслете, и этот гражданин, как все надеются, куда-нибудь исчезнет. В 2015 году я стала цифрой статистики, стала номером. Как бы я ни любила факты, мы – не номера, мы – люди, и у каждого есть история. Эта история моя.

* * *

Меня зовут Наджин, что означает «новая жизнь», и можно сказать, что я для своих родителей была неожиданностью. У мамы и папы было уже четыре мальчика и четыре девочки. Я появилась на свет в новый, 1999 год, через 26 лет после рождения первого ребенка в нашей семье, старшего брата Шиара. Некоторые их моих старших братьев уже женились, а младшей сестре Насрин было уже 9 лет. До моего рождения все думали, что наша семья уже не пополнится, но… Моя мама чуть не погибла при родах и была так слаба после них, что за мной приглядывала моя старшая сестра Джамила, и я всегда думала о ней как о своей второй матери. Поначалу все были счастливы новому ребенку в доме, но затем я начала плакать, не переставая. Единственное, что могло меня успокоить, – это проигрыватель рядом со мной, играющий «Грека Зорбу», но эта мелодия так же сводила с ума моих братьев и сестер, как и мой плач.

Мы жили в пыльном, запущенном городке Манбидж в Северной Сирии, недалеко от границы с Турцией, в двадцати милях к востоку от Евфрата и дамбы Тишрин, которая обеспечивала нас электричеством. Мое самое раннее воспоминание – широкий взмах платья моей мамы, светлого кафтана, ниспадающего до ее лодыжек. У нее были длинные волосы, и мы звали ее Айи, а отца – Яба, и это были не арабские имена. Первое, что я узнала о себе, – я курдянка.

Мы были одной из пяти курдских семей на нашей улице, в городе, населенном арабами; арабы-бедуины смотрели на нас свысока и называли наш район «холм чужаков». По неписаным правилам мы должны были говорить на их языке в школе и в магазинах и только дома могли говорить на нашем курдском языке, курманджи. Это было очень трудно для наших родителей, которые не говорили по-арабски, они вообще были неграмотные. Над моим старшим братом Шиаром в школе смеялись другие дети, потому что он, как и наши родители, не мог говорить по-арабски.

В Манбидже были сильны традиции ислама, поэтому мои братья должны были ходить в мечеть, и если Айи хотела пойти на базар, один из них или мой отец должны были пойти с ней. Мы тоже мусульмане, но не настолько строгие. В старшей школе мои сестры и кузины были единственными, кто не покрывал головы.

Наша

семья уехала с родовых земель в курдской деревне к югу от города Кобане из-за вражды с соседней деревней. Мы, курды, племенной народ, и моя семья принадлежит большому племени кори бег, берущему начало от знаменитого лидера курдского сопротивления Кори Бега. Это означает, что почти каждый курд приходится другому кузеном. Вторая деревня тоже была населена кори бег, но клан там был другой. Историю, из-за которой возникла вражда, знали все. Это случилось задолго до моего рождения. В обеих деревнях были овцы, и однажды пастухи из соседней деревни привели свою отару на наш выпас. Из-за этого случилась драка. Вскоре после этой драки несколько наших родственников отправились в соседнюю деревню на похороны, и по пути в них начали стрелять двое парней из той деревни. Наши родственники начали стрелять в ответ, и один из тех двоих, начавших стрельбу, был убит. Жители соседней деревни поклялись отомстить, так что нам всем пришлось бежать. Вот так мы и оказались в Манбидже.

Люди очень мало знают о курдах – иногда мне кажется, что курды совершенно незнакомы остальному миру. Мы – гордый народ со своим языком, культурой и долгой историей, уходящей на две тысячи лет в прошлое, когда нас впервые зафиксировали в источниках как курти. Несмотря на то что нас сейчас 30 миллионов, у нас никогда не было своей страны. По факту мы самое большое в мире племя без государства. Была надежда, что курды получат свою страну, после того как британцы и французы разделили побежденную Османскую империю, когда закончилась Первая мировая война, в точности как арабы надеялись на независимость после Арабского восстания. Союзники даже подписали в 1920 году соглашение – Севрский мирный договор, – которое признавало автономный Курдистан. Но новый турецкий лидер Кемаль Ататюрк – это он привел свою страну к независимости – не принял его, а затем в Мосуле, на территории, которая должна была быть Курдистаном, нашли нефть, и соглашение не было ратифицировано.

Как я узнала потом, на самом деле два дипломата из Британии и Франции, Марк Сайкс и Жорж Пико, подписали секретный пакт о разделе Леванта между этими европейскими странами; тогда же была нарисована печально известная линия на песке от Киркука в Ираке до Хайфы в Израиле, условно обрисовавшая границы современных Ирака, Сирии и Ливана. То есть арабы были разделены границами, которые не учитывали племенные и этнические реалии, а мы, курды, оказались разбросаны по четырем странам, ни одна из которых не относилась к нам особенно хорошо.

Сегодня около половины курдов живет в Турции, некоторые – в Ираке, некоторые – в Иране, и около двух миллионов живут в Сирии, где мы – крупнейшее меньшинство, примерно 15 процентов. И пусть наши диалекты различаются, я всегда отличу курда от любого другого человека на Земле – сначала по разговору, потом по внешнему виду. Некоторые из нас живут в таких городах, как Стамбул, Тегеран и Алеппо, но большинство живут в горах и на плато, где сходятся территории Турции, Сирии, Ирака и Ирана.

Мы окружены врагами, и это значит, что мы должны быть сильными. Великий Шекспир курдов Ахмед Кхани в семнадцатом веке написал, что мы как «башни в четырех углах, окружающих турков и персов… все стороны сделали курдов мишенями для стрел своей судьбы». Мой отец Яба верит, что однажды появится Курдистан, может быть, на моем веку. Он всегда говорит «будущее есть у того, у кого есть история».

Интересный факт состоит в том, что многие знаменитые «арабские» герои на самом деле курды, но никто этого не признает. Например, Саладин, боровшийся с крестоносцами и выгнавший европейцев из Иерусалима, или Юсуф Аль-Азма, который вел сирийские войска в борьбе против французской оккупации в 1920 году и погиб в бою. В зале приемов дворца Асада есть огромная картина, на которой изображены Саладин и его арабские армии. У нас есть много памятников Юсуфу Аль-Азму и много площадей, носящих его имя, но никто не говорит о том, что они курды.