Наджин. От войны к свободе в инвалидной коляске

Мустафа Наджин

4. Дни ярости

Алеппо, 2011

Было 25 января 2011 года, вскоре после моего двенадцатого дня рождения. Я смотрела «Дни нашей жизни», подумывая, что могу так стать психопаткой: ну что за дело, все мои любимые персонажи постоянно оказывались злодеями! Вдруг домой с работы прибежал Бланд и схватил пульт от телевизора. Я с удивлением посмотрела на него – все знали, что телевизором заведовала я.

Бланд всегда был очень спокойный, хотя иногда мне казалось, что у него есть другая сторона, о которой никто не знает. Но на этот раз он был не похож на самого себя. Он буквально крутился на месте,

как пыльный смерч, что встречаются в пустыне. Схватив пульт, он переключил телевизор на канал на Аль-Джазиру Вся моя семья знает, что я не люблю новости: они всегда плохие – Афганистан, Ирак, Ливан, в соседних мусульманских странах вспыхивает одна война за другой практически с тех пор, как я родилась.

– Что-то случилось! – сказал Бланд.

На экране мы видели тысячи людей, собравшихся на главной площади Каира, машущих флагами и требующих отставки их давнего президента Хосни Мубарака. Я испугалась. Диктаторы стреляют в свой народ, мы знали это, и я не хотела это видеть.

– Эй, я смотрела свою программу! – закричала я.

Одним из моих «бонусов по инвалидности» было то, что мои братья и сестры старались не огорчать меня. Ну, если точнее, не ругать. Меня не ругали даже тогда, когда я выкинула вещи Насрин из окна, ее голубую ручку и CD-диск с курдскими песнями, которые она постоянно слушала. Но на этот раз все было иначе – они все продолжали смотреть.

Как я и думала, скоро полетели баллончики со слезоточивым газом, резиновые пули, а потом в ход пустили водяные пушки, чтобы разогнать толпу. Грохот выстрелов заставлял меня подпрыгивать.

Чуть позже Бланд разрешил мне переключить телевизор на мой канал. Но Мустафа, Бланд и Насрин не могли говорить ни о чем другом, кроме протестов в Каире. Пользуясь любой возможностью, они смотрели новости. Вскоре я прекратила сопротивляться и теперь тоже постоянно смотрела новостной канал. Аль-Джазира без остановки передавала репортажи с площади Тахрир. Толпа протестующих росла. Многие были такими же молодыми, как Бланд и Насрин. На их лицах был нарисован египетский флаг, а головы повязаны красно-бело-черными банданами.

Однажды мы с замиранием сердца увидели, как на площадь въезжает колонна огромных танков. Десятки мужчин храбро преградили им путь, и я с трудом могла смотреть на это. Затем случилось нечто невероятное – танки не открыли огонь, а остановились. Толпа взорвалась радостными криками. Люди начали забираться на броню, царапать на боках: «Мубарак должен уйти!», и экипажи танков не препятствовали этому.

Несколько дней спустя мы с Бландом и Насрин снова сидели на краю дивана, переживая, что будет дальше. На площадь ворвалась толпа людей, поддерживающих Мубарака. Многие были на лошадях и верблюдах, и это напоминало демоническую кавалерию. Протестующие отбили их натиск, кидая камни и вырывая куски брусчатки, которой была выложена площадь. Танки выстроились стеной между двумя группами, и было трудно понять, что происходит, так как в воздух поднялись тучи пыли и все вокруг было охвачено огнем. Наконец толпу, выступавшую за Мубарака, оттеснили, и продемократически настроенные люди стали строить баррикады из уличных знаков, кусков металлической ограды и сожженных машин, чтобы противники не смогли прорваться внутрь.

Мы спрашивали себя: когда же это закончится? Протестующие соорудили на площади что-то вроде палаточного городка и устроили там же полевой госпиталь для лечения раненых. Кто-то в толпе раздавал еду и воду, некоторые даже брили бороды у всех на глазах. Все это выглядело почти как фестиваль и немножко напоминало наш Навруз. Я видела, как дети моего возраста топтались на изображениях Мубарака. Журналисты, которые вели репортаж, были очень взволнованы. То, что происходит, они назвали Арабской

весной. Для наших ушей это было похоже на Дамасскую весну, а мы знали, что она закончились плохо.

Все это длилось восемнадцать дней. Затем, примерно в шесть вечера 11 февраля, Нахда и Насрин пришли со свадьбы нашего дяди и разбудили меня. Мы включили телевизор и услышали, как кто-то, кажется вице-президент Египта, объявил, что «президент Хосни Мубарак принял решение уйти со своего поста». Вскоре в новостях сказали, что семья Мубараков улетела на военном вертолете в изгнание. Для изгнания они выбрали на курорт Шарм Эль-Шейх на Красном море. Но как бы это ни звучало, это был их конец, после трех десятилетий правления Мубарак ушел. Я была счастлива за Египет.

Затем были салюты, солдаты, обнимающие демонстраторов, поющие и свистящие толпы людей. Действительно ли это было так просто? А что, если я засну вечером, а утром проснусь и узнаю, что Каддафи ушел из Ливии? Или… Асад?

На Египте все не закончилось. В то время мы и не подозревали, что на самом деле Арабская весна началась еще в предыдущем декабре в Тунисе, когда двадцатишестилетний продавец фруктов по имени Мохаммед Буазизи облил себя керосином и поджег рядом со зданием городской администрации. Для нас, мусульман, это было шокирующим событием, так как Коран запрещает использовать огонь против творений Аллаха, и поступок Буазизи означал, что парень действительно был в полном отчаянии. Куда он теперь попадет, в рай или ад? Его семья сказала, что он был сыт по горло унизительным отношением к нему со стороны местных властей. Он впал в отчаяние, когда на рынке у него конфисковали товар, ведь это было единственным, что его кормило. Когда Буазизи умер от ожогов в январе, произошли массовые протесты в центре Туниса. А через десять дней президент Зин эль-Абидин Бен Али после двадцати трех лет правления бежал со своей семьей в Саудовскую Аравию.

В скором времени практически каждый день по телевизору стали говорить о народных волнениях в новых местах. В Йемене, Бахрейне, Иордании, Ливии, Алжире, Марокко, даже в Омане – везде проходили демонстрации против власти. Это было сродни эпидемии на всей территории Северной Африки и Ближнего Востока. Конечно, мы все знали о сорока годах правления Асада, но мы и не подозревали, насколько долго диктаторы в других странах были у власти. После пятничной молитвы люди выходили на улицы и собирались на одной из центральных площадей. Эти дни назывались Днями ярости.

Когда это докатится до Сирии? – думала я. Как и в других странах, у нас тоже было много молодых и безработных людей, и наши права тоже были растоптаны властным диктатором, которого поддерживала богатая элита. Даже сидя у себя в комнате на пятом этаже, я чувствовала, как вся наша страна затаила дыхание. Насрин сказала, что в университете только и говорят о том, что происходит. Мои братья и сестры приходили домой и рассказывали об ужасных событиях – один мужчина-курд в северовосточном городе Эль-Хасака также сжег себя заживо. То там, то тут проходили демонстрации, даже случился протест в Дамаске, после того как полиция убила лавочника на одном из главных рынков. Но ни одно выступление не было достаточно серьезным и долговременным.

И вот началось. В конце февраля была арестована группа мальчиков-подростков, которые разрисовывали школьные стены слоганами против режима. Это послужило катализатором для дальнейшего. Огонь массовых протестов разгорелся совсем не там, где мы ожидали, – в небольшом фермерском городке Дераа на юго-западе, недалеко от границы с Иорданией. Считалось, что этот тихий город был опорой режима. Я могу что-то напутать, но оттуда родом наш премьер-министр, министр иностранных дел и глава правящей партии Баас.