Наджин. От войны к свободе в инвалидной коляске
Шрифт:
Но этого было недостаточно – на самом деле люди хотели меньше коррупции и больше свободы. Призывы к реформам превратились в призывы к свержению Асада. Протестующие сорвали постеры с изображениями президента, на которых он в джинсах сажал дерево, подожгли их, а потом повалили статуи его отца, чье имя мы раньше не смели произносить.
Большинство новостей мы узнавали из репортажей Аль-Джазиры или из YouTube — сирийское телевидение, конечно, ничего не показывало. Нашим персональным источником информации был Мустафа, который теперь занимался перевозкой тягачей из Ливана. Он постоянно ездил по стране и видел все своими глазами. Как и Яба, он говорил,
Мустафа рассказал нам, что в Хаме было такое ощущение, будто центральную площадь залила человеческая волна. Из-за бойни 1982 года многие, кто был на площади, остались сиротами. Но режим остался верен себе – появились три военных грузовика с большими пулеметами, и был открыт огонь. Семьдесят человек были убиты. Люди в передних рядах кричали: «Мы мирные!», а их расстреливали. Убийства взбудоражили весь город, все выскочили на улицы в поддержку протестующих.
«Это конец, – сказал нам Мустафа. Недели через три все будет кончено».
После этого ему довелось побывать в курдском городке Дерик, он находится на юго-востоке Турции, недалеко от границы. Там проходил праздник в честь дня рождения Абдулхамида Хаджи Дарвиша, главы сирийской Курдской демократической прогрессивной партии. На празднике обсуждалось, как мы, курды, должны ответить на разгорающуюся революцию. В том, что режиму пришел конец, никто не сомневался, и в воздухе витала мысль о создании собственной страны или хотя бы об установлении автономии, как у курдов в Северном Ираке. Была даже отправлена делегация в Багдад на встречу с Джалялем Талабани, президентом Ирака и тоже курдом, чтобы спросить его мнение. Но Талабани сказал, что режим Асада не падет. Это было совсем не то, что люди хотели услышать, поэтому, вернувшись, они сказали, что, должно быть, Талабани стал слишком стар и не понимает, что происходит.
Но оказалось, что он был прав – он прекрасно знал и понимал, что происходило на самом деле.
Сирия не похожа на Египет и Тунис. Асад перенял у своего отца жестокие методы, с помощью которых тот подавил восстание в Хаме. А если копнуть, он перенял еще более ранние методы французских колонистов. В 1925 году, когда Сирия была подмандатной территорией Франции, мусульмане, друзы и христиане собрались вместе и организовали восстание, которое мы называем Великим бунтом. Французы ответили такими мощными артиллерийскими залпами, что в результате до основания был разрушен целый квартал в Старом городе Дамаска. Сегодня это место называется Аль-Харика, что означает «Пожарище». В тот день они убили тысячи людей, а затем устроили публичные казни на центральной площади Марджа в качестве предупреждения. Вскоре после этого бунт был подавлен, и мы жили под французским правлением еще 20 лет, до 1946 года.
Может быть, из-за того, что молодежь не помнила эту историю, она была уверена, что все должно поменяться к лучшему. Когда мы услышали, что Асад собрался выступить с речью в июне 2011 года, мы были уверены, что он наконец-то объявит о какой-то крупной реформе. Но вместо этого он заявил о «заговоре» против Сирии. По его словам, нестабильной ситуацией в стране воспользовались «диверсанты» и «религиозные экстремисты», спонсируемые иностранными властями. Он сказал, что ни о какой реформе не может идти речи, пока вокруг хаос. Было очевидно, что ни он, ни его семья не собираются отказываться от власти. Я уже говорила, им, видимо, казалось, что они владеют нами.
После этого началось организованное сопротивление режиму Асада. Сотни различных повстанческих групп собрались вместе и создали Свободную сирийскую армию, ССА, и начали готовиться к войне. Большинство были совсем молодые и неопытные,
В ответ на это Асад усилил репрессии. Большая часть его вооруженных сил в начале тех событий тренировалась в Хомсе, откуда была моя черепашка и где вспыхнул один из первых протестов в нашей стране. Хомс – третий по размеру город в Сирии. Сунниты, шииты, алавиты и христиане жили здесь бок о бок, как и в Алеппо. Люди там не сдавались, хотя шла настоящая война. Например, силы Асада упорно пытались разрушить старый квартал Бабр аль-Амр. В скором времени Хомс прозвали столицей революции.
Мы думали, что, узнав про все эти убийства, западные державы вмешаются, как они это сделали в Ливии. Там была установлена бесполетная зона, чтобы не дать Каддафи использовать военно-воздушные силы против протестующих. В апреле начались бомбардировки таких объектов, как лагерь Каддафи в Триполи. Запад тогда вообще всячески помогал повстанцам. К августу повстанцы захватили Триполи и одержали победу. К октябрю Каддафи был мертв, его поймали, как крысу в норе, и выставили напоказ в морозильной камере. Жестоко? Но он точно так же поступал со своими врагами.
В отличие от Ливии, наша оппозиция была слишком разрозненна, и, казалось, Запад не знал, как ответить. Все иностранцы сбежали из страны, посольства начали в срочном порядке закрываться. К концу 2011 года большая часть страны стала полем боя между армией Асада и силами сопротивления. Мустафа говорил, что образовавшийся в результате всего этого хаос играл на руку его бизнесу, так как ему больше не нужно было платить таможенные сборы, но затем ССА начала организовывать пункты контроля и досмотра, точно так же, как это делал режим. Яба ужасно волновался за Мустафу, поэтому брат не особенно много нам рассказывал.
Смешно, что все эти события казались нам чем-то отдаленным, причем так казалось не только мне, сидящей на пятом этаже дома номер 19 по улице Джорджа Аль-Асвада, но даже Бланду и моим сестрам. Хоть мы и были самым большим городом, Алеппо не присоединился к революции. Может быть, из-за того, что это торговый и индустриальный центр Сирии, и здесь жило много обеспеченных людей; многие из них поддерживали режим, опасаясь за то, что изменения могут повлиять на их бизнес. Еще у нас было много представителей меньшинств – христиане, туркоманы, армяне, ассирийцы, евреи, черкесы, греки и, конечно, курды. Не все были уверены, стоит ли им примыкать к оппозиции, практически полностью состоящей из арабов-суннитов, которые, по слухам, получали поддержку от Саудовской Аравии и Катара. Это было очень странно, как будто существовало два параллельных мира. В стране бушевала революция, каждый день умирали люди, Хомс продолжал превращаться в руины, а в Алеппо люди ходили в кино, ездили на пикники, компании продолжали строить дома, будто ничего и не менялось. Это правда был настоящий абсурд.
Одно хорошее воспоминание из того времени – у меня прекратились приступы астмы.
5. Разделенный город
Алеппо, 2012
Говорят, что историю пишут победители, но одно я не могу понять – почему мы постоянно превозносим злодеев? Что бы они ни совершили, руки у них могут быть по локоть в крови, а мы обсуждаем, какие они харизматичные, какие гениальные лидеры. Когда я училась грамоте, моя третья сестра Нахра снова и снова заставляла меня писать предложения на арабском, и одно из них было «Александр – великий герой». Только потом я узнала, что Александр Македонский был эгоистичным, испорченным мальчишкой, и я почувствовала себя обманутой.