Наджин. От войны к свободе в инвалидной коляске

Мустафа Наджин

Когда я лишилась черепашки, мне не за кем стало приглядывать, и оставалось только смотреть телевизор, особенно когда остальные дети из нашего дома были в школе. Благодаря спутниковой тарелке в моей комнате открылась дверь в совершенно новый мир! Я смотрела National Geographic, History Channel, Arts&Entertainment… Мне очень нравились программы, посвященные истории и дикой природе. Моим любимым зверем стал лев, король джунглей, а самой страшной я считала пиранью, которая может съесть целого человека всего за девяносто секунд!

В основном я смотрела документальные фильмы. Все, что я знаю об инопланетянах, или о космосе, или о Ниле Армстронге и Юрии Гагарине,

я почерпнула из документальных фильмов. Признаться, я очень злилась на Гагарина – за его слова о том, что, когда он первым вырвался в космос в 1961 году, он не увидел там никаких признаков существования Бога. Нам, мусульманам, это очень сложно принять. Но позже я видела другую передачу, где говорилось, что Гагарин на самом деле не произносил этих слов. Вот так нас повсюду пытаются обмануть.

Телевизор был включен постоянно, и ночью и днем. Айи или кто-то другой иногда кричали, чтобы я его выключила, а то они не могут уснуть. Из-за того что я не ходила в школу, я смотрела телевизор до трех часов ночи, а затем просыпалась в 8:30 утра, чтобы снова начать смотреть. Моим любимым днем недели был вторник, потому что по вторникам передавали арабскую версию передачи «Кто хочет стать миллионером?». Я обожала телевикторины. Одна из них шла каждый вечер в шесть часов и называлась «Аль-Дарб», что значит «Тропа»; там шло соревнование команд. Обычно у меня получалось ответить на все вопросы.

У нас был небольшой телевизор – всего 20 дюймов, – и у него была здоровенная трещина на боку, потому что однажды я схватилась за тумбочку, на которой он стоял, пытаясь удержаться на ногах, и в результате телевизор свалился на меня. Помню, я тогда я заплакала, не потому, что мне было больно, а потому, что я думала, телевизор больше никогда не будет работать. Иногда Бланд злился на меня: «Наджин, ты убедила себя, что обожаешь сидеть дома и смотреть телевизор и что это намного лучше, чем выходить на улицу, но на самом деле никому не может нравиться постоянно торчать в четырех стенах». Я не обращала внимания на его слова. Но, сказать честно, иногда я пыталась представить, чем занимаются другие инвалиды, как они живут. Я не знала ответа на этот вопрос и, чтобы избавиться от этих мыслей, снова утыкалась в телевизор.

Айи, Насрин и я часто смотрели теннис. Открытые чемпионаты США, Франции, Австралии, и самое лучшее – Уимблдон, где судьи были одеты в элегантную зелено-фиолетовую униформу, а площадки идеально ухожены и выглядели как ковры. В скором времени я наизусть помнила все правила игры. Айи нравился Энди Мюррей, мне больше нравился Роджер Федерер, а Насрин любила Надаля. Кстати, в футболе мне нравилась «Барселона», а ей – «Реал Мадрид».

Один раз мы все вместе собрались у телевизора, шел Кубок мира по футболу 2010 года. Моя семья обожает футбол! Как обычно, все в нашем районе вывесили наружу флаги своей любимой команды. Я повесила на нашем балконе аргентинский флаг, потому что мне нравился Лионель Месси, а у нашего соседа был итальянский флаг. Вообще-то, я была слишком расстроена, чтобы следить за игрой. Я очень скучала по моей второй маме Джамиле и из-за этого постоянно плакала.

Доктора из больницы, где мне делали операцию, сказали что я буду потихонечку поправляться, но мои ноги, которые должны были выпрямиться после операции, совсем меня не слушались, наверное, еще хуже стало. Наконец мой брат Фархад, живший в Англии, нашел в Алеппо знаменитого хирурга-ортопеда. Этот хирург пользовался такой популярностью, что мы потратили кучу времени, чтобы попасть к нему. Когда мы поехали записываться, то увидели деревенских, прождавших под дверью всю ночь. В итоге мы оказались под номером 51. На каждого пациента отводилось пять минут. Очередь до нас дошла только к вечеру.

Когда доктор увидел

мои ноги, он нахмурился и сказал моим родителям, что им не следовало так запускать с лечением и что мне с самого рождения нужно было делать упражнения. Еще он сказал, что надо будет сделать три операции подряд, и как можно быстрее. Он отправил нас в больницу, чтобы сдать там анализы, и пообещал через день провести операцию. Первая операция была на моих щиколотках, а две другие должны были удлинить коленные связки, которые стали слишком короткими из-за малой подвижности. Эти операции обошлись моей семье в $ 4000, деньги заплатил мой старший брат Мустафа, а ему помогла компания, в которой он работал. На этот раз после операций мои ноги были полностью в гипсе, от бедер до пяток, и я лежала совершенно неподвижно.

Мне следовало оставаться в госпитале, но я настояла на том, чтобы меня выпустили на одну ночь посмотреть футбол. Я отчаянно хотела посмотреть матч и чтобы Аргентина победила или хотя бы Испания. Но мне было так больно, что я почти кричала от боли по пути домой в такси, да и дома тоже. Мустафа и Бланд не могли долго слушать мои стоны и крики и вынуждены были уйти.

Через некоторое время боль все же утихла. Однако мне нужно было оставаться в гипсе целых 40 дней, которые казались мне вечностью. Затем Мустафа заплатил за специальный корсет, в который нужно было помещать мои ноги, чтобы тренировать мышцы. В этом корсете ноги напоминали ноги робота, и боль тоже была жуткой. Я должна была носить эту штуку по 10 часов в день, мне было тяжело, и я без конца скулила. Но через неделю я все-таки привыкла и даже смогла самостоятельно передвигаться, опираясь на палку. Мне открылись уголки квартиры, куда я раньше не заходила, например кухня, и я наконец могла любоваться крепостью с балкона без чьей-либо помощи. Айи говорила, что я будто заново родилась.

Примерно в то же время я начала смотреть американскую «мыльную оперу». Она называлась «Дни нашей жизни» и рассказывала о двух враждующих семьях, Хортон и Брэйди, живших в придуманном городе в штате Иллинойс. Еще там рассказывалось о семье мафиози ДиМера, о том, какие козни строили ее члены, и о любовных треугольниках. У них у всех были красивые большие дома с кучей домашней техники, полно одежды, а у каждого ребенка была своя спальня. Один из мужчин работал врачом в сверкающей чистотой больнице, совсем не как Аль Салам, в которой лежала я. Здорово их жизнь отличалась от нашей! Сначала я не понимала, что происходит, и иногда сюжет казался мне очень странным, особенно когда персонажи, которых считали умершими, вдруг «оживали», но через некоторое время я во всем разобралась. Я смотрела сериал с Айи, что просто сводило Насрин с ума. «Да что такое вы нашли в этом?» – постоянно спрашивала она.

В нашей семье была своя «мыльная опера». Мои родители отчаивались из-за того, что Мустафа никак не женится. Он был вторым сыном, и ему следовало жениться после Шиара в 1999 году, но он сначала сказал, что будет ждать, пока замуж выйдет Джамила, а затем, когда она вышла замуж, – что он хочет посвятить себя работе, так как он был нашим главным кормильцем. Но теперь ему было уже 35, что в нашей культуре считается очень солидным возрастом для неженатых мужчин. Наши браки все договорные, люди женятся не по любви, что, судя по сериалу «Дни нашей жизни», не особенно хорошая традиция. Моя мама постоянно ходила на встречи с подходящими невестами из нашего племени, но Мустафа либо отказывался развивать отношения, либо просто отшучивался. Неважно, был ли он в этот момент дома или нет, в нашей семье нежелание моего брата жениться было, казалось, единственной темой для обсуждения. Я терпеть этого не могла. Как только они вновь поднимали эту тему, я кричала: «Только не это!» – и закрывала уши ладонями.