Наедине с собой
Шрифт:
Неожиданно зашел в гости Петр Левандовский (его родители несколько лет тому назад
перебрались жить в Охтырку). Он уже женился. И приехал к теще на блины.
Естественно, ударились в воспоминания (что в нашем возрасте, наверное, звучит несколько
смешно). Особенно бурно обсуждали случай с «боеголовками в уборной». А было дело так.
В Пирятине до войны был пороховой склад (точнее, арсенал). В ходе отступления наши частично
оружие эвакуировали, частично – взорвали на месте. Так вот, территория, где он находился, стала
излюбленным местом пацанвы, ищущий себе на ж… приключений. Иными словами, мы все там, как ненормальные, рыли землю в надежде что-нибудь найти. И находили, надо сказать, очень
часто. В особенности патроны и боеголовки к минам. Последние, научившись ставить на боевой
взвод (для этого нужно было боеголовку развинтить и вынуть «прокладку» из шариков), мы
взрывали в укромных местах.
В тот раз «рванули» на кладбище, сами залегши за могилой. В воздух поднялся огромный ком
земли, который заметили работники расположенного напротив кирпичного завода. Когда мы
увидели, что через дорогу бежит народ, стали ретироваться. Но нас, хотя и не поймали, но, как
ближе к вечеру выяснилось, узнали. И донесли родителям. На «допросе с пристрастием» мы
рассказали что к чему. И признались, что боеголовки – правда, еще не взведенные – у нас в
наличии имеются. Показали и место, где они были спрятаны – во дворе у Левандовских.
В сердцах отец последних выбросил изъятое в уборную. А к утру очухался: а вдруг там что-то
проржавеет и кого-нибудь вместе с уборной поднимет в воздух? Вызвали саперов. А, надо
заметить, отхожее место Левандовские устроили на месте ямы, из которой брали во время стройки
глину. Глубина ее зашкаливала за восемь метров. И уже до половины, извините за натурализм, была заполнена дерьмом. Щуп на такую глубину не доставал. Да и водить им в густой жиже
оказалось весьма непросто.
Начали обсуждать, как поступить. Разговор, в основном, велся вокруг двух вариантов: отсосать
содержимое с помощью ассенизационной машины и, предварительно сняв будку, взорвать яму на
месте. Оба варианта вышестоящее руководство отвергло. В первом случае, опасаясь
несанкционированного взрыва, а во втором – слишком большого разброса дурно пахнущего
вещества. Да и собирать разлетевшиеся по округе боеголовки было бы проблематично.
Итог – будку перенесли в другое место. Яму засыпали и забетонировали. А с нами провели
строгую воспитательную работу – не обошлось и без ремня.
***
Ніч відступає поволі,
Ледве рожевіє схід,
Шепчуться стиха тополі,
Скинувши маревний слід.
Ось прокидаються чисті,
Росами вмиті гаї.
Очі твої променисті
Нагадують чимось мені
Плеса, замріяні й дивні,
В передранковій імлі.
Дорожчого за Україну
Нічого нема на Землі.
Это стихотворение опубликовала районная газета «Шляхом Ілліча». Но что интересно. Редактор
Григорий Бажан попросил заменить словосочетание «за Україну» на «за Батьківщину». В таком
виде мой опус и увидел свет.
Странно, что ведь Украина – тоже моя «Батьківщина». И родной Пирятин. Да и мозаика Родины
без одного кусочка неполна. Более того, уродлива.
Однако зла на редактора не держу: он поступает так, как от него требуют. В противном случае, придется искать другую работу.
***
Петр Халеев сразу поступил в военное училище. И вот первая встреча с ним – в ранге курсанта.
Собралась привычная компания: все те, кто не прошел по конкурсу. Мест в забегаловке на
«Курьем базаре», как всегда не было, поэтому привычно расположились вокруг деревянной бочки
из-под пива. Скинулись, взяли «Белого крепкого» и пирожков – тоже традиция. Разлили по
стаканам. И тут Петр, взглянув на содержимое своего граненого сосуда, вдруг заявил, что пить это
пойло он не будет.
Сказать, что мы все опешили, значит, не сказать ничего. Между тем, тот направился к стойке, вытягивая на ходу из кармана деньги. И вскоре вернулся с бутылкой «Портвейна» за 1.62 рубля
(«Белое крепкое» стоило 1.22 рубля). Поставив ее возле себя, так и наливал себе отдельно.
Не знаю, как он, а я весь вечер чувствовал себя явно не в своей тарелке.
***
Ко мне, весь запыхавшийся, явился Николай Божко. Одет он был, если говорить откровенно, в
трусы (живем, по сути, по соседству). Бежал через огород. Как вдруг почувствовал жгучую боль в
паху. Залез, естественно, туда. А там – пчела. С вывернутым задом – успела отдать жало.
И, ладно бы, только боль. Так ведь «хозяйство» увеличивалось прямо на глазах до неестественных
размеров.
Право, его хрен можно было выставлять в кунсткамере! Плоть стала похожа на желе и, буйную
свою головушку готов отдать на отсечение, в стакан бы не влезла, несмотря ни на какие
ухищрения. Одно плохо: моего веселья друг не разделял, корчась от боли.
***
В районной газете появилась душещипательная заметка под заголовком «Отцовской дорогой».
Речь в ней о парне, после окончания десятилетки пришедшем на предприятие, где уже несколько