Наедине с собой
Шрифт:
причем здесь остальные?
***
Скандальную тему дебатировали несколько дней. Пока в моей голове не созрел план «накапать»
на полковника в Москву. Выбрал «Комсомольскую правду». Письмо, кроме меня, подписало еще
шестеро стариков (они составляли, как я говорил, костяк поощренных). Отправили из поселка, не
доверяя гарнизонной почте. Да и забыли.
И вот спустя месяцев четыре к КПП подходит майор и два полковника. Представляются
офицерами
тут же собирается сообщить нашему начальству новость. Ъ
Приехавшие, между тем, уточняют, где находится батарея (имеется в виду та, где несут службу
авторы письма) и направляются прямиком туда. Поскольку это рядом с КПП, то добираются туда
они в течение трех минут.
В это самое время с дежурства вернулся караул. В расположении – форменный бардак. Тут и там
стоят автоматы, рядом – подсумки с патронами. Хватай – и коси всех подряд.
Естественно, еще через пяток минут появляется ротное начальство. «Миноборонщики» вместе с
ним закрываются в кабинете. Вскоре туда приглашают и меня. Почему одного? Дело в том, что
уже грянул дембель, и никого из стариков в части не осталось.
Москвичи – искренне ли, играют ли роль – ведут по отношению ко мне осень тактично.
Интересуются, хорошо ли я знаю устав. Ведь, по нему, коллективные заявления в армии
запрещены, разрешаются лишь личные рапорта по команде. Кстати, мы этот нюанс с остальными
подписантами в свое время обсуждали. И действовать по уставу сознательно не стали: знали, как
расправляются с одиночками. Но и ответ на вопрос с подковыркой нами был придуман еще тогда.
Я его озвучиваю:
– Так мы же не по команде обращались, а в редакцию любимой молодежной газеты. Это жен
разные вещи!
Командиры соглашаются, что, действительно, разные. Попутно сообщают, что наша ксива
поначалу пришла в «Комсомолку», где была размечена в отдел военно-патриотического
воспитания. А уже оттуда ее переслали в Министерство обороны – на реагирование. Между тем, все написанное я подтверждаю. Да еще добавляю пару нелицеприятных фактов. Хотя вижу, как
меняются в лице командир батареи и его замполит.
***
«Разбор полетов» продолжается и на следующий день. Но меня в караул уже не отправляют –
видимо, боятся давать автомат. Вручают косу и отправляют на сено для подсобного хозяйства.
Там я и несу службу.
На третий день прибегает не посыльный, сам старшина, и приказывает срочно отправляться к
комбату. Иду. В кабинете, кроме него, московские проверяющие. Они говорят мне (!), что их
миссия закончена, что о выявленных недостатках будет доложено министру, что они благодарны
за высокую сознательность, проявленную мной и остальными авторами письма. И т. д., и т. п. Под
занавес один из полковников неожиданно роняет:
– Я понимаю, мы сегодня вечером уезжаем и в отношении вас могут начаться какого-либо
притеснения. В таком случае смело обращайтесь к нам снова!
Окрыленный, отдаю честь, «лихо» поворачиваюсь на каблуках и направляюсь вон. За дверью –
весь на иголках! – замполит, лейтенант Хахулин:
– Ну, что, умник, москвичи сегодня уезжают, а ты остаешься!
Я резко делаю оборот вокруг оси и распахиваю только что закрытую дверь. Причем так ее и
держу, дабы лейтенанта было видно тем, кто остался в кабинете:
– Товарищ полковник! Вы говорили, что когда меня начнут за мою принципиальность
преследовать, то я могу обращаться к вам. Так вот, я уже обращаюсь. Ибо, – и показываю глазами
на буквально помертвевшего Хахулина, – меня уже преследуют!
– Хорошо, боец! Вы свободны! А вы, лейтенант, зайдите сюда.
Что там происходило дальше, я не знаю. Ибо тут же отправился на сенокос – выполнять норму.
Через час туда на всех парах прибегает дневальный:
– Сухомозский, немедленно к старшине!
– За каким таким еще и к старшине, я всех, кто в звании ниже майора командиром не считаю, –
шучу, хотя на душе несколько тревожно.
– Тебя срочно переводят в другую часть! – продает мне секрет переполоха дневальный.
Через полчаса я у старшины.
– Вот тебе продовольственный аттестат, вот получка за месяц, забери из тумбочки свои вещи!
– Почему такая спешка, я даже с ребятами, которые в карауле, попрощаться не успею.
– Через час поезд. Мне велено в него тебя посадить.
– А куда меня переводят? – спрашиваю.
– Туда, где срать ходят по двое и с топором, дабы один у другого замерзающее говно обрубал, а
пищу подают с вертолета, – отрезал старшина.
Через час я уже трясся в поезде Одесса – Новосибирск. Так никого, кроме старшины, и, не увидев: ни друзей, ни командиров.
***
Гордость выражается вовсе не в том, чтобы скрыть свою слабость. Наоборот, гордость – это
признаться в своей слабости и преодолеть ее.
***
Прибыл к новому месту службы. Это в/56653 на Урале (интересно, что рядом расположена часть, ребята которой в 1991 году сбили американского летчика-шпиона Пауэрса). Дежурный по
гарнизону – а ему о прибытии новичка доложили по телефону с КПП – майор Дуб (фамилия
подлинная – Авт.), встретил меня словами:
– А-а, жалкий писака!
Я сразу понял, что связь между воинскими частями налажена отлично и служба здесь мне медом