Нагая мишень

Вишневский-Снерг Адам

— Очень.

— Тогда поцелуй его.

Лючия прижимается ко мне. Я чувствую ее губы на своих.

— Антонио, — гипнотизер сжимает мое плечо. — Это твоя жена. Что ты о ней думаешь?

— Она красивая.

— Так будьте же счастливы. Вот ключи от вашего дома. Достаточно лишь открыть двери и войти вовнутрь. Там замечательная кухня, уютные комнаты и элегантная ванная. Все комнаты меблированы именно так, как вы сами запланировали. Ваш дом уже построен. Он ждет вас.

Девушка глядит на мужчину со сломанным носом, в ее взгляде таится легкое беспокойство, но через мгновение оно сменяется улыбкой полнейшего доверия. Гипнотизер указывает на противоположную

стену.

— Лючия, ты меня слышишь? Он стоит у тебя за спиной. Дом окружен зеленью и прямо светится в солнечных лучах. Посмотри на него!

Я поворачиваюсь к стульям, на которых мы сидели. Стену комнаты освещает попадающий через открытое окно мрачный лунный свет. Сверху до меня доносится грохот бьющей о потолок балки. Лючия еще сильнее сживает пальцы на моей ладони, она изумлена и совершенно счастлива. Девушка ведет меня к стенке, касается ее, поднимает взгляд и радостно прижимается ко мне.

Лиситано возвращается к подоконнику.

— Ну что, Лючия, нравится тебе этот дом?

— Очень! Именно о таком я и мечтала. И совершенно не ожидала, что у меня он будет. И сад такой замечательный. Погляди, Антонио, сколько здесь цветов! Чувствуешь, как пахнут?

— Да, без охоты отвечаю я. — Необыкновенный дом.

— Тогда присядьте под его стеной на лавочке, в тени дикого винограда. Я ухожу. Я закрою калитку и спущусь в Сорренто. Моего голоса вы уже никогда не услышите. В течение ближайшего часа в вашем саду будет звучать только птичье пение и шум листьев.

Мы садимся на стульях возле стены. Лючия кладет голову мне на плечо; она все так же крепко держит меня за руку. Я прижимаю щеку к ее волосам и закрываю глаза.

Несколько секунд в комнате царит тишина. А затем ее прерывает вопрос гипнотизера:

— И какое определение материи вы предложили бы после данного опыта?

— Материя существует объективно, — отвечает ему чей-то мужской голос. — Объективно — это означает, независимо от фиктивной картины, вызванной в сознании медиума чьим-либо гипнотическим внушением.

— То есть, материалист — это некто, верящий, будто что-то существует вне субъективного видения мира. Основой для его убеждения является глубокая вера. Ибо, каким же образом он отличает реальность объективную от субъективной, если — что доказывалось уже множество раз — в разум человека можно пробраться без посредничества чувств и заставить, чтобы он видел мир, который фактически не существует.

— Объективную реальность видят все.

— В данном случае Лючия ее не видит.

— Но ведь большинство людей живет в реальном мире.

— Откуда такая уверенность?

— Мы не могли бы общаться друг с другом, если бы каждый из нас переживал личные видения.

— Потому-то все и не могут общаться с другими. Наличие психических болезней и постоянные споры между нами являются наилучшим доказательством этого.

— Тем не менее, большинство людей устанавливает вполне реальные контакты друг с другом.

— Такое возможно потому, поскольку большинство людей существует в том мире, который образуется в данное время у них в сознании под влиянием наиболее сильного внешнего внушения, которое и сплавляет разбросанные индивидуальные иллюзии. Все мы гипнотизеры. Но в свете идей наиболее сильные влияния доминируют над слабыми. Если кто-то — как Антонио в данный момент — не поддается чьему-то внушению, это означает, что он находится под влиянием какого-то иного, более подавляющего наркоза. Наряду с явлением внешней суггестии, существует так же суггестия внутренняя — то есть, самогипноз. Размеры его влияния зависят от времени продолжительности концентрации. Некто, способный удалить из своего сознания все другие давления, за исключением какой-то оригинальной идеи, может стать выдающимся творцом в сфере науки или искусства. Состояние глубокого самогипноза во много раз более длительно, чем мимолетное вдохновение; оно отличается большей инертностью: потенциальному творцу или фанатику одинаково сложно вызвать подобное состояние, равно как и удалить его потом из сознания. Люди, разум которых пребывает в мире собственных идей, переживают муки или экстаз. Иногда они совершенно не испытывают ни голода, ни боли. Другим лунатикам — на первый взгляд, находящимся в сознании — они кажутся духовно отсутствующими. Мы теряем с ними психический контакт, точно так же, как и медиум, сон которого ыл вызван гипнотизером.

Но вернемся к явлению внешнего гипноза. Лючия не видит нас в этот момент только лишь потому, что она находится под сильнейшим влиянием внушения внешнего, относительно ее сознания, авторитета. Источник психического давления находится вне сознания девушки. Любое внешнее давление принадлежит к сфере объективных действий, то есть, не иллюзорный мир, составленный из таких воздействий — это и будет материальной действительностью. То есть, материалист не должен верить в реальность объективного мира: благодаря явлению внешнего гипноза, который унифицирует индивидуальные представления, он обладает абсолютной уверенностью в том, что этот мир действительно существует.

Дискуссия продолжается, но голоса удаляются от меня и тихнут. Их место занимает музыка и доносящийся с улицы шум праздника. Через окно я вижу лунный диск на фоне темно-синего неба. В комнате, кроме нас, уже никого нет. Но мне известно, что здесь я не один: рядом со мной сидит Лючия. Она погружена во сне. Но вдруг она сжимает пальцы на моей руке.

В комнату кто-то входит. Я слушу женский голос:

— Елены тут нет?

— Может и была, — отвечаю я. — Я ее не знаю.

Передо мной стоит стройная дама. Она носит очки, на голове блестящая диадема. Дама поднимает что-то с пола и кладет в карман брюк.

— Меня зовут София, — дама подает мне руку.

— А я Антонио.

— Ты уже встретился с моим отцом?

— Я его не искал.

— Все пошли в луна-парк. — Дама выглядывает через окно, затем возвращается к нам. — Дорогие, мне весьма приятно, что вы остались, но я не могу вас развлекать — завтра нужно встать в час.

Дама подходит к кушетке, достает постельное белье, раздевается и ложится. Я снова слышу ее голос:

— Если Елена будет меня спрашивать, скажи, что я вышла. Там в углу, на шкафчике, стоит бутылка «Мартини». Если хотите, можете взять и выпить.

Из-за окна доносятся крики и смех. Повсюду только лишь белое или черное, но в моих глазах образы цветных предметов. Вижу два лимона на новой сорочке, упакованной в блестящий прозрачный пакет. Рядом лежат грампластинки в ярких, красочных конвертах. На одном конверте — хрустальная пепельница. Она просвечена падающими откуда-то сбоку лучами. На самом краешке пепельницы тлеет сигарета, над которым вьется тоненькая струйка голубого дыма.

И вдруг раздается душераздирающий крик. Это так, словно бы в напряжении ожидания стаканчика прохладной воды, в горло прорвался раскаленный поток из доменной печи. Небо становится зеркальными внутренностями гигантской лампы-вспышки, а пространство разрывает лавина режущего глаза света. Над морским горизонтом, в том самом месте где до сих пор висел бледный диск луны, разгорается великанская звезда.