Нагиня

Начнем с создания, вести о котором пришли к нам лишь из полумифических земель за Индом, где обитает множество драконов и единорогов. Торговцы, путешествовавшие из

Индии в Месопотамию, описывают нага как огромного змея с семью головами, подобного твари, известной нам под именем гидры. Если не упоминать о победе Геркулеса над Лepнейской гидрой, надежные источники повествуют нам о многочисленных встречах с этими животными вдали от побережий Греции и Британии.

У гидры бывает от семи до десяти голов, похожих на собачьи; обычно описания изображают их растущими на концах длинных и мускулистых шей или щупальцев; пасти эти не пожирают добычу, но подтаскивают ее к средней голове, самой крупной, которая и раздирает жертву на части клювом, словно какой-то чудовищный африканский попугай. Далее говорят, что отсеченные головы и перерубленные шеи срастаются; греческие авторы утверждают, что это происходит мгновенно, однако склонность их ко лжи и не меньшая доверчивость превышают пределы разумного.

Тем не менее в существовании гидры не может быть сомнений: я сам разговаривал с моряками, чьи товарищи пали жертвой прожорливости этих тварей. Когда мореходам удается поймать гидру отмщения ради, они варят ее живьем и пожирают.

Рассказывают, что вкусом гидра напоминает тот суп, который варят из сапог в пустыне оголодавшие солдаты. Аромат его трудно забыть.

Тем не менее, невзирая на поверхностное сходство с гидрой, наги явно отличаются от нее. Судя по имеющимся у меня сведениям, народы Индии и земель, что лежат за нею, почитают это создание, вознося его почти до богов и одновременно ставя ниже самого человека. Противоречия на этом не кончаются: например, утверждают, что укус нага смертельно опасен для всего живого, и в то же время отмечают, что физически опасными для человека являются лишь некоторые экземпляры. (И в самом деле, источники моих знаний не согласуются даже в определении обычной добычи нага: некоторые исследователи предполагают, что тварь сия вовсе не ест, но поддерживает свою жизнь молоком диких слоних, которых пасет и охраняет, как мы свой скот.) Стихия нагов — вода, поэтому считается, что они могут вызвать дождь или прекратить его, а значит, их надлежит ублажать жертвами и прочими приношениями и обращаться с непременным почтением. Как драконы в наших краях, наги хранят великие сокровища в своих глубоких логовах; но говорят, что, в отличие от драконов, наги сооружают себе подземные дворцы, немыслимо прекрасные и полные роскоши, и обитают в них, словно цари и царицы нашего мира. И все же наги часто теряют покой, тоскуя о том, чего у них нет, и тогда оставляют свои чертоги ради рек и ручьев Индии. Тамошние философы считают, что наги ищут таким образом просветления, однако в Риме есть секты, уверяющие нас в том, что они отправляются на охоту за человеческими душами.

Тем, кто служит Императору в Британии, будет достаточно интересно узнать, что, по слухам, подобные нагу создания обретаются в болотах далеко на севере этого острова, где им поклоняются как подателям плодородия, быть может, потому, что зимние месяцы они проводят под землей, в спячке, и выходят наверх с первым весенним днем. Но копят или нет эти змеи сокровища под землей, как делают наги, и сколько голов у них, я не знаю.

Говорят, что каждый наг владеет бесценным самоцветом, являющимся источником его великой силы. Подобно слонам, они религиозны и даже благочестивы, а потому посещают святилища индийских богов, вознося им приношения того же самого рода, что получают сами. Кроме того, известно: цари нагов предоставляли богам свое тело в качестве ложа, капюшоном прикрывая их от дождя и солнца. Верны ли подобные истории или нет, однако сам факт существования их, безусловно, свидетельствует об уважении, с которым относятся к нагам в этих краях.

Общеизвестно еще одно озадачивающее противоречие в природе нагов: считают, что женские особи этих существ (нагини) способны принимать человеческий облик, и этой способности лишена противоположная половина их породы. В таком ложном обличье нагини нередко приобретают редкостную красоту, а посему некоторые царские семейства ведут свое происхождение от брака смертного царевича с нагиней. Об этом говорится в истории, которую поведал мне самому некий купец, торговец шелками и красителями, много странствовавший по Индии и соседствующий с этой страной областью на Востоке, которую жители ее именуют Камбуджей. Я перескажу вам эту повесть, поелику возможно сохраняя манеру рассказчика.

В Камбудже, чуть в стороне от царского дворца, до сего дня сохранилась башня, полностью покрытая золотом, что было принято среди тамошних царей. В давние времена построил ее юный царь; едва приняв власть, он поторопился устроить покои себе и своей будущей царице. Но юношеская надменность и нетерпение не давали никому угодить ему: эта девушка казалась слишком простой, другая чересчур скучной, третья была достаточно красивой, но излишне бойкой на язык, четвертая не подходила по семейным соображениям, да и к тому же от нее пахло вяленой рыбой. И в результате цвет его молодости миновал в величественном одиночестве, которое — как часто указывают, — безусловно, не может заменить общества преданной жены и ее мудрости и любви, царица она или простая служанка.

Одиночество царя все углублялось — хотя он в этом не признавался даже себе — и портило его нрав. Не то чтобы он становился жесток или капризен, однако правил вялой рукой, не творя ни зла, ни добра и не имея склонности ни к тому, ни к другому. А золотая башня все пустовала, если не считать пауков и сычей, выводивших собственное потомство на маковке шпиля.

Постепенно царь приобрел привычку бродить переодетым среди собственного народа, заполнявшего улицы и базар теплыми вечерами. Ему представлялось, что подобным образом он узнает кое-что о повседневной жизни своих подданных, однако это было вовсе не так: во-первых, любой рыночный плут узнавал царя в самом хитроумном обличье, ну а во-вторых, потому что правитель по-настоящему и не хотел понимать людей.

Тем не менее камбуджийский владыка старательно придерживался своего обычая, и однажды вечером некая нищенка, грязная и невежественная, приблизилась к государю на его извилистом пути по городским улицам и спросила на вульгарном языке простонародья:

— Прости меня, господин горшечник (так был одет царь)… не скажешь ли ты мне, зачем нужна та блестящая штуковина? — И указала на золотую башню, которую царь некогда возвел, рассчитывая на скорое счастье.

Царь все же сохранил еще чувство юмора, хотя несколько мрачного и безутешного.

— Это музей, воздвигнутый в память той, которой никогда не было на свете, и я не горшечник, а хранитель его. Не хочешь ли удовлетворить свое любопытство? Мы любим гостей — башня и я.

Нищенка с готовностью согласилась, и царь, взяв ее за руку, повел через сады, насаженные его собственными руками, а потом — через высокую сверкающую дверь, ключ от которой всегда носил в кармане, хотя до того дня им ни разу не пользовался.

Царь вел нищенку из комнаты в комнату, от шпиля к шпилю, повествуя с суровой иронией о своих былых мечтах.

— А вот здесь проходили бы обеды, а вот в этой комнате властитель с женой и друзьями слушали бы музыкантов. А здесь находились бы служанки жены; а тут спали бы их дети… Впрочем, откуда могут быть дети у нерожденного? — А когда они добрались до опочивальни, царь остановился перед дверью, не желая входить, и хриплым голосом молвил: — Пойдем отсюда, там змеи и всякая хворь.

Но нищенка смело шагнула вперед и вошла в спальню с видом хозяйки, давно не бывавшей здесь, но прекрасно знающей эти покои. Царь гневно крикнул, чтобы она возвращалась, но когда гостья его обернулась (так сказал мне торговец), то увидел, что перед ним не жалкая побирушка, но великая царица, а одежда ее и самоцветы богатством много превосходят те, которыми он владел. И она сказала ему: