Накануне
Шрифт:
– Ты ела что-нибудь?
Марина кивнула.
– Я на секунду прилягу. Сейчас мне опять идти. Ну, как тебе демонстрация?
И добавила, с кровати уже:
– Забастовка всеобщая.
Наташа прикрыла глаза. Всеобщая. Значит, все, все рабочие, сколько в Питере есть (а их полмиллиона, - так, кажется, в газетах писали) - на улицах?.. И те, конные, опять... скачут... А вечером сегодня - Юрьева бенефис, в Александринском. У нее и для себя и для Марины билеты...
Перемогая себя, она окликнула все же подругу несмело:
– А как же... в Александринский сегодня, Мариша? Пойдем?
Марина подняла голову от подушки. Глаза были холодные и удивленные.
– В театр? Иди, если хочешь, конечно... А мой билет продай... Или отдай, кому знаешь.
Губы шевельнулись жесткой и небрежной усмешкой, и Наташа вспыхнула. Это что ж намек на Андрея?
– Спектакль, впрочем, едва ли состоится, - равнодушно уж сказала Марина и отвернулась к стене.
– Кажется в городе вводят военное положение.
Не состоится? Не может этого быть, хотя бы даже военное положение. Потому что спектакля этого сколько месяцев ждет Петербург. Это ж событие исключительное... Лермонтов, "Маскарад", в постановке самого знаменитого, самого модного из нынешних режиссеров, и состав изумительный: весь цвет актерский, как и должно быть в бенефис такого прославленного артиста, как Юрьев. Билеты уже три месяца назад были распроданы.
– Юрьев, как бенефицианты всегда, у себя на дому, сам, по записи, продавал. И все, все распродалось, хотя цены совсем сумасшедшие, в шестом ряду партера билет двадцать три рубля золотом... почти трехмесячный заработок работницы, девятьсот часов женской работы. Позавчера, на демонстрации, чернявая о себе говорила: десять часов работы, заработку восемь рублей в месяц. А здесь - одно кресло. На три часа.
Марина и тогда ни за что не хотела, едва-едва ее уговорила Наташа: это же не обычный спектакль, это обязательно надо каждому культурному человеку. Билеты достала, хотя целую ночь пришлось простоять в очереди. И то не на студенческие, самые дешевые места, на галерку, - те еще до нее расхватали, - а дорогие, на балкон. Пришлось долго себя во всем урезывать, чтоб свести концы с концами, и все-таки радость была неуемная: не сказать до чего, с волнением каким она ждала сегодняшнего вечера. И вот дождалась: все - прахом. Если и будет - все равно удовольствие испорчено. Настроение совсем же не то. Нина, Арбенин, Шприх... Даже не представить себе... И какими глазами посмотрела сейчас на нее Марина... Лучше б совсем не говорить.
Чайник вскипел. Разбудить? Или пусть спит? Такая она усталая... Жалко.
Но в дверь постучали быстрым и легким стуком. Марина сразу открыла глаза, поднялась, оправляя растрепавшиеся волосы.
– Войдите.
Вошел рабочий, высокий и ясноглазый, в ватной короткой куртке, заячья шапка с наушниками. Не здороваясь, отошел с Мариной к окну, в дальний угол, зашептал.
От первого слова у Марины сдвинулись брови, она метнула взглядом в сторону Наташи. Наташа нахмурилась тоже: Маришиным гостям она всегда бывала помехой, это она давно заметила. Если она сама не уходила, уходила с ними из квартиры Марина. Что ж? И сейчас уйти? На улицу? А если там, как вчера, нагайками разгоняют? Еще попадешь под лошадь или под ноги толпе, изувечат. Мариша опять посмотрела. Гонит. Пожалуйста! Изувечат - и пусть!
Она закусила губу и резким движением взяла с этажерки мерлушковую свою круглую шапочку. Но Мариша, быстро перешепнувшись с рабочим, остановила.
– Слушай, Наташа. Я твои взгляды знаю, но знаю и то, что ты хорошая и честная, что тебе можно довериться. И ты так искренно и горячо тосковала, что одна, на отлете. Так вот. Сегодня день исключительный: может быть, наверное даже - начало больших, очень больших, огромных событий. А рук не хватает. Есть одно - хотя и легкое, но очень важное и секретное дело... Я сама должна была, но мне необходимо сейчас же идти, неотложно. А товарищей - никого, никого сейчас не найти... Да и времени нет... Я решила тебе доверить... Ты сделаешь?
Рабочий полез за пазуху, достал сложенную бумажку и протянул Наташе. Рука широкая; темная, грубая кожа. Пальцы Наташи дрогнули, принимая бумагу.
– Это воззвание, - сказала Мариша.
– Черновик, видишь, вставки, поправки: товарищи наспех писали. Надо начисто переписать - разборчиво и на одной стороне, обязательно. Перепиши и снеси на Сампсоньевский...
Наташа молчала. Она продолжала держать бумажку, как взяла, в вытянутой руке. Взяла или нет? Марина договорила быстро:
– Большой Сампсоньевский, No 16, квартира Куклина. Три звонка: долгий и два коротких. Когда откроют, скажешь: "Я от Павла Петровича". Тебе ответят: "Нет дома". Тогда ты отдашь конверт. Все запомнила? Шестнадцать, Куклин, "я от Павла Петровича". Карточка есть на двери, не обознаешься. Только быстро, быстро, да? У нас каждая минута сейчас на счету. Черновик не забудь отдать тоже.
Наташа не успела и мыслей собрать, как стукнула дверь. Она осталась одна, с бумажкой в руках.
Глава 19
Листовка о победе
Наташа писала, старательно и крупно (чтобы легче было набирать) ставя буквы.
"Российская социал-демократическая рабочая партия.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Жить стало невозможно. Нечего есть. Не во что одеться.
Нечем топить.
На фронте - кровь, увечье, смерть. Набор за набором. Поезд
за поездом, точно гурты скота отправляются наши дети и братья на
человеческую бойню.
Нельзя молчать.
Отдавать братьев и детей на бойню, а самим издыхать от
голода и холода и молчать без конца - это трусость,
бессмысленная, преступная, подлая..."
Перо дрогнуло. Наташа ниже наклонила голову. Перед тем, как начать переписывать, она три раза перечитала листок, разбирая, какая вставка куда. И на этой строке - каждый раз - кровь в лицо.
"...преступная, подлая".
Подлая?
"Все равно не спасешься. Не тюрьма, так шрапнель: не
шрапнель, так болезнь от голодовки и истощения.
Прятать голову и не смотреть вперед - недостойно. Страна
разорена. Нет хлеба. Надвинулся голод. Впереди может быть только
хуже. Дождемся повальных болезней, холеры...
Требуют хлеба - отвечают свинцом! Кто виноват?
Виновата царская власть и буржуазия. Они грабят народ в
тылу и на фронте. Помещики и капиталисты на войне наживаются: не
успевают загребать барыши. Тянут войну без конца. Ради военных
барышей и ради захвата Константинополя, Армении и Польши гонят
на бойню народ. Нет конца их жадности и зверству.
По доброй воле они не откажутся от наживы и не прекратят
войну. Пора укротить черносотенного и буржуазного зверя.
Подымайтесь все. Организуйтесь для борьбы. Устраивайте
Комитеты Российской социал-демократической рабочей партии по
мастерским, по заводам, по районам, по городам и областям, по
казармам, по всей России. Это будут комитеты борьбы, комитеты