Накануне
Шрифт:
Она вышла на улицу, пошла тихим шагом. Невский был пуст. По-прежнему шарили вдоль по улице, выхватывая из потеми дома, киоски, затушенные фонари, людей, белые слепящие конусы прожекторов с Адмиралтейства. У Гостиного двора, вкруг костров, стояли какие-то солдаты, похлопывая руками в черных суконных рукавицах.
Сзади звякнули шпоры. Она обернулась. Волчьи глаза... Тот, опять! Она пропустила его. Через два десятка шагов, вдоль Милютина ряда, он остановился у запертой двери гастрономического магазина (в тусклом свете нескольких ламп гляделись сквозь зеркальные стекла выставок-окон горы консервных банок, окорока, копченые рыбы и фрукты) и постучал. Наташа сдержала шаг. Дверь приоткрылась, приказчик в белом переднике, увидев офицера, низко поклонился и пропустил в магазин. Дверь закрылась. Наташа невольно подняла глаза на вывеску. Черными огромными буквами по белому полю тянулось вдоль всего здания:
Романов
Наташа вспыхнула от стыда. Какая она дура. Тайна государственная! Хотела Марише сказать... Просто свидание. Любовное, самое обыкновенное, как должно быть в романе. Она ж читала сама: в Милютином, в магазинах отдельные потайные кабинеты, где подают вино, Где назначают свидания... "Неприступная"!.. Сама же сказала: "Возлюбленный". Ну да, конечно ж: должно, должно было так.
Ясно, ясно. И думать не о чем больше. К Марише, домой.
В комнате был свет. Марина не спала. Она сидела в туфлях на босу ногу - стоптанные башмаки, как всегда теперь, насквозь мокрые, сушились у печки, - и нашивала белую, круто выгнутую букву "Л" на красное, кумачовое, огромным показавшееся Наташе полотнище, спадавшее с ее колен на пол:
"Д о-л... Д о л о й!"
Марина ласково посмотрела на остановившуюся у двери, у притолоки, Наташу.
– Ну, спасибо. Твоя листовка уже по заводам пошла. Ты из театра? Отчего так рано?
– Я ненавижу их, - с трудом сказала Наташа и взялась за горло. Марина, что же мне делать?.. Я все-таки не могу так, как ты...
Глава 25
Мосты
Четыре моста скрепляют левый берег Невы с правым и островами: четыре перехода чугунными дугами далеких пролетов, пересекающих могучий простор Невы На левом - дворцы и особняки, соборы и министерства, казармы царских гвардейцев, памятники царей, богатые рестораны, великолепные магазины. На правом - за серостью обывательских, мелкочинных и вовсе "бесчинных" домов - рабочие кварталы, трубы заводов и фабрик, голь пригородных, нищетой залитых рабочих поселков. Когда смотришь, - как смотрит сейчас Марина, с подступов на мостовой въезд на Неву, - высокая гранитная набережная "господского берега" кажется крепостною стеной - бастионами выступов грозно вдвинутой в реку на защиту от "правобережных": фабричных и поселковых. И Петропавловская цитадель - с ее казематами, с пушками на приземистых, столетним липким мхом зазеленелых стенах - царский форпост, заброшенный, опорой порядка, на вражью - правобережную сторону.
Странно. Каждый день видела Мариша и набережную эту, и город, и мосты, и крепость; но только сегодня, в воскресенье 26-го, в первый раз увидела и почувствовала ярко и бурно: граница, черта, боевой рубеж.
Наверное потому, что сегодня на Троицком мосту, к которому подошла она с рабочей колонной, поперек мостового настила, от перил до перил перетянута пехотная, штыковая цепь, нацелены узкими короткими дулами из-за желто-зеленых защитных щитков пулеметы. И на верках Петропавловской суетятся около пушек крепостные артиллеристы, тревожно следя, как заливают площадь новые и новые рабочие, краснознаменные толпы.
Передние ряды надвинулись к самому мосту. Из-за цепи офицер поднял руку в белой перчатке.
– Стой! Будем стрелять! Расходись!
Заколыхались, стали.
Мариша издалека увидала заячью шапку с наушниками. Подошла. Ивана сегодня совсем не узнать. Всегда был веселый, а нынче: зубы стиснуты, глаза - потемнелые - неотрывно смотрят на мост, на цепь. Не улыбнулся, не поздоровался.
– Э-х... оружия нет!
– Не стрельбой, братанием надо брать, - тихо сказала Марина.
– Свои же. Только в шинелях.
– Братание братанием, - хмуро ответил, по-прежнему супя брови, Иван.
– Братание, конечно, великое дело. А винтовка все же винтовкой. Будь оружие у нас - небось скорее бы побратались.
– Дружинники ж есть, - нерешительно проговорила Марина. И у нее, как у Ивана, как у всех здесь, на берегу, глаза прикованы к мосту, к солдатским штыкам.
– Никита мне говорил...
– Дружинников - горсть!
– досадливо ответил Иван.
– Против пулеметов не бросишь. А Никита, между прочим, и вовсе пропал... Ребята сказывали пристава какого-то он в районе шашкой зашиб... оружие отнимал... Взяли.
– И старших никого не видать, - повела кругом глазами Марина.
– Вы Василия не встречали сегодня, Иван? Или из комитетских кого-нибудь?
Иван отрицательно покачал головой. И еще туже сдвинул брови.
Толпа колыхнулась сильней - должно быть, сзади сильней напирают, на мосту шевельнулись штыки, вдоль цепи пробежал, мотая шашкой, фельдфебель.
– Иван!
– испуганно окликнула Марина.
– Что ж это... Нельзя же так... Нельзя же стоять...
Иван взглянул на Марину. Брови разгладились. Резким движением он надвинул шапку на лоб.
– Правильно. Стоя дела не сделаешь. Но и на пулеметы народ бросать голою грудью негоже...
Он обернулся к толпе и крикнул:
– А ну, товарищи! Кто за мной? По набережной, гайда! На лед! На ту сторону. Обходом!
Офицеры у чугунных узорчатых мостовых перил растерянно следили, как понеслась потоком, прочь от моста, растекаясь по набережной, по спускам, многотысячная толпа. Пяти минут не прошло - снежный простор Невы зачернел людьми, в одиночку и кучками бегущими к тому берегу на штурм гранитной, левобережной стены, раскидываясь по снегу и льду все шире, шире...
– Обстрелять?
На поручичий жадный вопрос капитан пожал плечами:
– Повода нет, собственно. В конце концов, все-таки - только демонстрация. Приказ нам дан - закрыть движение по мосту. Мост держим, а... особо усердствовать - смысла не вижу. Ввяжешься еще на свою голову. Смотри, что у моста творится. Тысячи ушли, а сколько осталось. Ежели бросятся...
– Расчешем, - беззаботно сказал поручик.
– Они ж безоружные. И баб много. Влево, видите, сплошь платки... Стадо!
Капитан сморщил лоб.
– Стадо? Я в Туркестане служил, молодым офицером. У тамошних туземцев хорошая есть пословица: в большом стаде опасен даже ишак. Самое добродушное в свете животное. А здесь посерьезнее дело... На том берегу подымаются уже... дошли... Чего наши на набережной зевают? Там казаки должны быть.
С того края моста подбежал солдат. Стал навытяжку, отрапортовал:
– Взводный приказал доложить. С обеих сторон подходят по набережной. И на Марсовом поле - скопление...
– На Литейном мосту народ!..
– крикнул, вскинув голову, поручик. Смотри... валом валят. С знаменами...