Накануне
Шрифт:
Капитан обернулся рывком. В самом деле, по соседнему, выше по Неве, мосту черной сплошною лавиной...
– А охранение где же?..
– Арсенальцы на Литейном вышли, не иначе...
– пробормотал, испуганно бегая глазами, солдат.
– У самого моста Арсенал... Разве удержишь, ежели они с тылу... Как бы и нас, ваше высокоблагородие, в зажим не взяли.
Толпа, у горловины моста, взбурлила опять. И оттуда видно, наверно, что на Литейном мосту прорвались. Кто-то кричит. Женский голос.
Капитан усмехнулся едко - нынче и бабы в ораторах!
– и дал поручику, переминавшемуся у перил, знак.
– Поручик Григоров... В передовую цепь. Отходить по отделениям. Спокойно, с выдержкой. Сейчас не дай бог побежать... Не стрелять до последней крайности.
При первом движении шеренги - на поворот полувзвода кругом - толпа загудела сильней, стронулась, угрозой колыша знамена. Поручик отчаянно замахал обеими руками.
– Стой!.. Под огонь попадете!
– Сомнут, - проворчал под нос фельдфебель.
– Под прикрытием огня надежнее б, вашбродь... Две-три очереди дал - и бегом. А так - пропадем.
Толпа молча всходила на мост, по пятам отходивших цепей. Но шла она медленно, не сводя глаз с злобно топорщившихся на откате пулеметов. От первых шеренг вглубь, далеко на площадь, на Каменноостровский, на всю ширь налегавших друг другу на плечи заводских, фабричных колонн, неумолчно передавалась команда:
– Не нажимай! Легче! Отходят.
Берег. На сходе с моста рота остановилась: от Марсова поля, от набережной - сплошная, живая стена: рабочие.
Капитан, нервно дергая шеей, стал перед фронтом в походный порядок перестроившихся шеренг.
– На плечо! Шагом - марш!
И, наклонив голову, как пловец, бросающийся вплавь в бурную реку, шагнул в расступившуюся перед стронувшимся солдатским строем толпу. Он шел, не оглядываясь. Сзади, по мосту, по-прежнему молча и грозно, накатывались новые, новые, новые людские волны.
Глава 26
Страшное слово
От моста влево свернули по набережной к Литейному. По Миллионной ближним путем к центру, к Невскому не пройти: перекрестом - штыки и пулеметы. Павловцы и преображенцы обороняют доступ на Дворцовую площадь, к Зимнему, царскому дворцу.
– На Литейный!
У Арсенала, у старых, столетия уже не стрелявших пушек, - нарядных с орлами, львами и грифами, с затейливыми надписями по гладким, ласковым на ощупь стволам, - шел летучий многоголосый митинг. Мариша сразу ж увидела в стороне, к мосту ближе, на каменном, присыпанном снегом постаменте высокого, седоватого, в барашковой шапке.
– Товарищ Василий! Наконец-то!
Пробилась к нему. У постамента стояли с Василием выборгские комитетские и Иван. Лица у всех сумрачные. Иван шепнул Марине, как только она подошла:
– Беда случилась, товарищ Марина. Нынче утром Петроградский комитет арестован. Налетом: человек пятьдесят конной полиции было.
Марина ахнула тихо:
– Как? Опять? Весь?
– Кое-кто уцелел: поторопились охранники, оцепили дом раньше, чем все собрались. Товарищ Василий, видите, жив-здоров, товарищ Черномор... Еще, кажется, кто-то... Я комитетских не всех знаю...
– Вот... горе!..
– прошептала Марина.
– И сегодня... как раз... в такой день...
Василий заметил Марину, поманил рукой. Она подошла.
– Слышали, что... у Куклина на квартире...
– У Куклина?
– вскриком вырвалось у Марины. Она побледнела, Василий кивнул.
– Вот-вот... Я об этом именно и хотел вас спросить. Что за девицу вы вчера присылали к Куклину? Я раньше ее не видал. Она - вашего района?
– Она не в организации, - с трудом шевеля губами, ответила Марина. Это моя подруга по медицинскому институту. Но я за нее как за себя поручиться могу.
– Подруга?
– глаза Василия строго глядели сквозь очки.
– На такие дела, - хотя вы в партии и недавно, а знать были должны, товарищ Марина, по знакомству не посылают. Доверить комитетскую явку совсем постороннему человеку... это ж... Я даже не знаю как и назвать... Вот и получается в итоге: в решительный момент - пять ответственных товарищей из строя. Квартира была абсолютно чиста. И наружным наблюдением охранка ее установить не могла.
– Какое там... наблюдение!
– зло сказал кто-то рядом.
– Шпиков сейчас на улицах днем с огнем не сыскать: им нынче не до наблюдения. Провокация, ясно же!
– Только не Наташа!
– сжала руки Марина.
– Не может быть она! А явка... Я думала, теперь мы все равно вышли уже из подполья, теперь можно... Не нужно уже по-старому... ведь все равно все на виду... И никто не смеет... Товарищ, верно сказал: они все попрятались, охранные... Донести она никак, никак не могла. Я голову отдам... И она здесь, с нами. Мы сейчас же все выясним. Наташа!
Наташа стояла в стороне, у горластой, нелепой, смешной, широченным круглым ртом вверх пятившейся безобидно мортиры. Сегодня она - за Маришей всюду, неотступно, как тень. Она пошла на зов, улыбаясь. Но улыбка сбежала с губ, как только она увидела лица комитетских. Что-то случилось. Молчат все. И у Марины глаза безумные...
– Ты говорила кому-нибудь, что была вчера на Сапсоньевском?
Вопрос был такой неожиданный, что Наташа не сразу ответила. Говорила? Кому? Что такое? В чем дело? Ведь листовка же вышла: она сама видела. А теперь у Марины губы дрожат, и...
Василий окликнул сухо:
– Вы, может быть, все-таки ответите?
– Товарищ Марина! Наши ребята где?.. Отбился, не найду.
Голос веселый, задорный. Все обернулись.
– Никита! Мы уж думали - пропал парень!
Никита, кудрявый, смеялся. Поперек лица, через бровь, через глаз, черный женский платок, перевязка.
– Небось! Разве с нашими пропадешь! В полицию действительно что стащили. Да ребята с Лесснера, соседи, прослышали - распатронили участок. Давно, между прочим, пора было: как заноза, сидел в районе. А вы тут о чем? Чего народ стоит?