Накануне
Шрифт:
Офицер схватился за кобуру, но Ивасенко уже дер жал винтовку к прицелу.
– Не утруждай пальчиков: стукну.
Офицер присел за сугроб. Караул подходил, развертываясь в цепь... Мартьянов с Ивасенкой отбежали к своим, за угол.
Теперь куда? В первую артиллерийскую, что ли? Здесь недалече.
– Пушки тебе занадобились? На кой они без пехоты...
Не строясь, угрюмо зашагали по сугробам наискосок через Марсово в направлении на Цепной.
Справа от здания казармы гулкий в морозной ночи торопливый дошел стук. Павловцы обернулись. Здание освещено, ясно видно: в третьем этаже, верхнем, недалеко от угла распахивали, срывая задвижки, окна.
– В помещении учебной! Го! Берегись, ребята!
Мартьянов вскинул винтовку. От окон треснул залп. Он перекрыл выстрел Мартьянова.
– В цепь! Отходи к Лебяжьей канавке... Ну, в час добрый! Заварилось, товарищи!
Где-то вкруг невидимые шуркали по снегу пули Мартьяновцы отходили перебежками через поле к канавке, за которой чернели застылые, чопорные, придворные деревья Летнего сада. Отбежали к самому берегу, залегли. Учебная команда от залпов перешла к редкому, одиночному огню.
Мартьянов скомандовал:
– Отставить! Попугали и будет. Патроны на дело пригодятся.
Полежали на мягком, теплым показавшемся и уютным, снегу. Но долго гостить здесь тоже не порядок: место открытое, сад в тылу. Инженерный замок под боком: там юнкера, белая кость. Окружат - и не вылезешь.
Мартьянов приподнялся.
– Сползай на низ, товарищи, и - по льду: выходи на Неву. Мост, верное дело, занят: как бы не задержали, если пойдем. А погреться что-то и мне охота.
Георгиевец спросил:
– А где та самая ночевка?
Мартьянов ничего не ответил.
Выбрались. Здесь, на речном просторе, холод был резкий. Выл ветер порывами, вздувая легкие полы шинелей. У перил далекого моста высоко чернели солдатские фигуры, присматриваясь к редкой цепочке людей, что брели, оступаясь, по глубокому невскому снегу.
– Еще в полынью попадешь... водяному... Гришке Распутину - в зубы.
– Выловили давно Гришку твоего: в царском саду, у царицы под окном, почетно в земле лежит. А насчет льда не беспокойся: тут лед крепкий, в человека рост лед! Против Охты, там, действительно, бывает: ключи теплые на дне, что ли... Влево забирай, чтобы на берег до складов выйти: на складах - воинская охрана, опять, пожалуй, палить придется. Эдак на завтра и патронов не останется.
Глава 32
Канун
В тесной комнатке рабочего общества потребителей от табачного дыма не продохнуть: заседают давно. В первый раз сегодня Выборгский районный комитет, по поручению ЦК, работает за арестованный городской: надо в курс по всем районам войти и решения на завтра принять по всему городу.
День нынче был трудный: убитых и раненых много. Наутро завтра назначен опять сбор по заводам, и снова с полудня всеми заставами - в город. Весь вопрос в том, как идти. Какой на завтра дать лозунг.
Из угла окликнули председателя:
– Дайте слово, товарищ Василий.
Василий моргнул бровью:
– Только короче, товарищ Черномор. Время позднее, дела много еще, а всем надо как можно скорее поспеть к себе по районам: готовиться.
Черномор заторопился. Сквозь дым в полусвете лицо плохо видно, только глаза черные взблескивают тревожно и ярко, и черная длинная кудлатится борода. По бороде этой ему и кличка партийная: Черномор.
– Я - коротко. Всем известно, что Рабочая группа постановила предложить всем заводам назавтра забастовку окончить?
Василий нахмурился.
– Как вас понять? Вы считаете нужным это предложение обсуждать?
– Нет... Я так, к слову... Я считаю, что при обсуждении это течение за окончание забастовки среди рабочих...
– Среди рабочих?
– ...надо все же учесть. Рабочую группу меньшевики ведут, а с меньшевиками серьезно приходится считаться, у них влияние есть, особенно сейчас, когда на многих заводах образовались общерабочие заводские комитеты. До сих пор центрами движения были исключительно наши большевистские организации. Мы держались абсолютно изолированно, особняком от других партий. Но в заводских комитетах на предприятиях в большинстве не мы, а меньшевики.
Голоса перебили.
– Что значит "большинство"? Лозунги же наши! И руководство в действии остается за нами!
– Вот именно: "руководство"!
– вздохнул Черномор, и блестящие черные глаза за табачною дымкой погасли.
– Не будем преувеличивать, товарищи. Конечно, мы делаем, что можем, и даже больше, чем можем... Но надо ж признать: движение как было, так и остается стихийным. А стихийные движения спадают так же быстро, как вспыхивают. При стрельбе толпа рассеивается мгновенно. Масса распылена, и...
– И наше дело ее организовать, - перебил Василий.
– Только так вопрос стоит и может стоять. Я, собственно, не понимаю, о чем вы говорите, товарищ Черномор. Никто из нас не закрывает глаз на всю трудность задачи, - сила партии в том и есть, что она умеет смотреть правде в глаза. Что такое рабочий класс России, нам объяснять незачем. Несознательности много еще: знаем! Засоренность отчаянная создалась во время войны, когда кадровых, коренных рабочих угнали на фронт, а на место их насажали укрывающихся от призыва буржуазных сынков и из деревни нахлынувших таких же шкурников. Знаем! Спайки настоящей, классовой поэтому еще нет, ее создавать надо: знаем опять-таки! Знаем так, что напоминать нам об этом не надо. Знаем, наконец, что именно потому, что таков на сегодня питерский пролетариат, в нем находят себе опору и меньшевики и эсеры. Об эсерах вам тоже надо было сказать, раз уж вы подняли этот вопрос: с их крикунами на заводах еще больше приходится, пожалуй, считаться. Потому что кричать о революции они более горазды, чем меньшевики. Все это известно и переизвестно каждому партийцу. Ну, и что? Какой вы из этого делаете вывод?
– Я полагал, - веско сказал Черномор, - поскольку момент исключительной важности и единство рабочего класса в такой момент важнее всего, мы обязаны... все меры, чтобы обеспечить единство...
– Сговором с меньшевиками?
– резко спросил Василий.
– То есть именно с теми, кто больше всего не дает этому классовому единству сложиться? Как раз напротив: именно потому, что перед нами сейчас боевое задание, необходимо опираться не на заводские, а только на свои, испытанные, большевистские комитеты и кружки. Около них организовывать. Только тогда мы не упустим инициативы из рук. После удара, конечно, дело другое: тогда перенесем работу в широкую организацию, такую, как пятый год указал: Совет рабочих депутатов. В этом смысле директивы были даны от бюро ЦК уже несколько дней назад.