Накануне
Шрифт:
– Слушаюсь... Но офицеры на лекции являются только при холодном оружии... Винтовки из цейхгауза нашего полуэскадрона? Не хватит, ваше высокопревосходительство. Затребовать срочно из Волынского и Преображенского? Слушаюсь. Так точно: казармы рядом, только плац перейти. Сию минуту распоряжусь. Честь имею.
Он повесил трубку, качнул плешивою головой и приказал дожидавшемуся в дверях ординарцу:
– Полковника Андогского. Тотчас. Если на службе еще нет, сбегай на квартиру.
Полковник Андогский, правитель дел Академии, не по-военному медлительный и окатистый, хмуро выслушал принятый по телефону Петерсом приказ: сформировать из господ офицеров, слушателей Академии, ударный батальон и отправить на Дворцовую площадь, в распоряжение начальника гарнизона генерала Зенкевича.
– Генерала Зенкевича? Опять новый?
– Воля высшего начальства, - сухо сказал генерал.
– Потрудитесь немедленно распорядиться, полковник.
– Слушаюсь, - еще суше ответил Андогский и повернулся нарочито штатским поворотом назло строевику-начальнику. Он был огорчен и раздосадован: Академия тем и хороша, что она - тихая пристань, в стороне от войны и от политических всяких событий. Можно спокойно ждать любого оборота, без всякого риска: всегда можно успеть рассчитать - как и куда. А сейчас - извольте радоваться: ударный батальон. В городе черт знает что делается! Втянут, потом еще отвечать придется.
Он вышел, коридором, на черный ход здания Академии, в левом крыле которого помещалась генеральская квартира. У двери, выходившей во двор, кучею сбились писаря и канцелярские чиновники. Столоначальник, молодой и лысый, метнулся навстречу полковнику.
– Бунт, Александр Иванович, - прошептал он, нагибаясь к самому уху. Стреляют, слышите?
Андогский прислушался. В самом деле стреляют.
– Волынцы взбунтовались, - продолжал шептать, захлебываясь от волнения, лысый.
– Из полуэскадрона вахмистр наш прибежал. Волынский полк на улицу вышел, Трех офицеров убили...
Губы полковника задрожали.
– Полуэскадрон?
– Присоединился тоже, - окончательно захлебнулся столоначальник. Наши, впрочем, без винтовок ушли. Цейхгауза не тронули. И то слава богу.
Писаря у двери отскочили, приседая чуть не на корточки, и бросились, толкаясь, назад в канцелярию. Андогский посмотрел сквозь стекло на академический плац. За далекой Суворовской (Кончанской) церковкой, к Кирочной, где тянулись сосновые и березовые штабеля академических дров, прячась за них, пригибаясь к снегу, припадая в ямы, за сорные кучи, бежали, ползли солдаты - без фуражек, иные без шинелей, в одних гимнастерках. Стрельба за дальней оградой, на Парадной, усилилась.
– Преображенцы, - опознал столоначальник.
– Верные присяге, наверно... от бунта разбегаются... Чтобы не отвечать... Что же такое будет теперь, Александр Иванович?
Забыв всякое чинопочитание, он схватил полковника судорожно и цепко за локоть. Полковник не ответил.
Непривычно резким движением он высвободил руку и зашагал быстрым, чуть спотыкающимся шагом через канцелярию и вестибюль в профессорскую.
Глава 38
Ударный батальон
В профессорской было людно. Давно прозвонил к лекциям уставный звонок, но профессора не расходились по аудиториям. Насупленные, стараясь не смотреть друг на друга, шагали генералы и полковники по комнате вдоль и вкруг огромного, журналами и газетами заваленного стола, нелепо, гуськом, как арестанты на прогулке. И только один, древнейший, весь в морщинах и складках, генерал-лейтенант, бубнил, тряся седыми впрозелень бакенбардами, упрямо, хотя никто ему не возражал:
– А я говорю, пустяки! Вернутся. Вернутся и покаются. Куда им идти? Я спрашиваю: куда им идти?
Андогский остановился на пороге. Генеральская мысль показалась ему откровением. Ведь в самом же деле: куда солдату уйти от солдатчины и казармы?
Он благодарно пожал генерал-лейтенантскую дряблую, дрожащую руку. Но генерал раздраженно вырвал ладонь, ткнул пальцем в кнопку звонка на стене, над мраморным столиком.
– Шестой раз звоню в офицерское собрание... Не несут чаю! Распустили вы их, почтеннейший Александр Иванович... Подтягивать, подтягивать надо... Нельзя так. Офицерское собрание - воинское учреждение. Все должны ходить в струне-с!
Чиркая по паркету сбившейся шпорой, быстро вошел взволнованный подполковник в строевой форме - дежурный штаб-офицер.
– Преображенцы подняли на штыки Богдановича...
Профессорская дрогнула. Многие закрестились. Дежурный, зябко ежась, хмуро оглядел осевшие сразу генеральские плечи.
– Говорят, и саперы вышли. И броневики, что стояли в Виленском переулке... Ну, если найдется у них теперь хоть прапорщик какой-нибудь с головой, наделают они дел...
В дальнем углу оскалил белые зубы плотный, красивый генерал:
– Действительно... Случай стать Наполеоном.
Все с почтением и испугом оглянулись на генерала: профессор истории военного искусства. Специалист. Он знает.
Опять шаги. Настороженно обернулись головы к входу. Какая еще... новость?
Вахтер Платоныч, в галунном сюртуке, с лисьей острою мордочкой, почтительно и неслышно скользя подошвами по паркету, ввел штатского, в очень изящном костюме, с подстриженной по последнему парижскому фасону бородкой. Светлые глаза смотрели беспечно и пусто. Генералы пригляделись.
– Полковник Энгельгардт!
Имя вырвалось вздохом облегчения. Андогский, высоко взнеся ладонь, затряс руку пришедшего подчеркнуто дружеским пожатием.
– Ну, вот... слава богу! Теперь мы будем в курсе.
Энгельгардт, конечно, должен быть в курсе из первых источников. Политик, депутат Государственной думы, из самой благонамеренной, само собой, фракции: правый октябрист. И вместе с тем "свой": полковник Генерального штаба.
– Почему в штатском? И каким ветром к нам?
Энгельгардт тронул ногтем мизинца холеную свою бородку.
– Ветер? Норд-ост. Так, кажется, зовется у моряков самый подлый ветер из существующих? А насчет костюма... вы разве не знаете, что офицеров разоружают на улицах?
Он взял под руку Андогского.
– На два слова, Александр Иванович.
Андогский плотно припер двери своего кабинета. Сели.
– Я слушаю.
Энгельгардт заговорил, с запинкою расставляя слова: он был не красноречив.
– Надо очень торопиться. Положение, будем прямо говорить, критическое: половина гарнизона взбунтовалась...