Накануне
Шрифт:
И - ни красного знамени, ни красных лоскутков на груди.
Толпа расступилась молча, давая дорогу. Наташа сжала руку Марине испуганно.
– Офицеры, видишь? Это царские, значит... Наверно, с Дворцовой площади: там много было - мы утром еще подходили... И конные были, и пешком, и пушки...
Шеренга за шеренгой. Позванивают стремена, мундштучное железо.
На Сергиевскую. В Таврический? Передние обогнули угол.
За конницей показалась пехота. В обгон ей мчались мальчишки, в восторге.
– Пушки везут!
Царские! Марина ступила вперед и взяла под уздцы ближайшую лошадь. Солдат испуганно глянул на поднявшееся к нему разрумяненное девичье лицо.
– Куда вы? Зачем?
Солдат шевельнул шашкой. Шеренга остановилась, застопорив задних. Конники задвигались в седлах, привставая на стременах. Офицер, отъехавший с разгона вперед, оборотил коня.
– Свобода!
– крикнула Марина и потянула к себе сильной рукой ремень.
– К нам, товарищи!
Офицер наклонил корпус к гриве: в галоп, к атаке, шашка наотмашь. Но уже мелькали под конскими мордами люди с панелей, ломая шеренги, окружая кавалеристов, сразу затерявшихся в хлынувшей со всех сторон радостной и ласковой толпе. Со стуком и лязгом опускались в ножны шашки. Прокрутилась под ногами офицерская, с сорванной кокардой, фуражка... Сзади бесстройно, вперемежку с рабочими, женщинами, студентами, махавшими синеоколышными фуражками, валом валила распавшаяся пехотная колонна, крутя над головами ненужными ставшие винтовки...
Наташу сдвинуло в сторону, к панели. Какой-то толстяк, одолевая одышку, прохрипел ей в ухо:
– Без боя... изволите видеть... как языком слизнуло... А тут же их... чуть не тысяча. Рассосало. Эдакая силища - народ!
В уходящей с конными толпе мелькнул Маришин платок. Опять... одной? Наташа рванулась вслед, как безумная. Догнала. Марина не оборачивалась. Наташа сдержала шаг, пошла сбоку, чуть отступя. Как тень.
Глава 43
В Таврическом
Тень пала на город. Фонари не зажглись, в домах нет света, улицы движутся рокочущей, тысячеголовой, сплошной живой темнотой. Темным кажется низкорослый, распластавшийся по снегу растопыренными крыльями флигелей Таврический дворец, хотя весь он, от окна до окна, горит огнями. Зловеще светится над тучами всклубленном, черном ночном небе стеклянный дворцовый купол. На площадке перед дворцом меж куч сгребенного, почернелого, в комья стоптанного снега трещат дымным пламенем костры. Грузовики, автомобили, толпы солдат, рабочих и просто городских, гражданских, в шубах и шапках, людей. Справа, слева, по-над двухсотлетними деревьями парка, из-за насупленных, тесно обступивших улицы домов дыбятся круглыми, полыхающими взвивами багряные столбы... Горит Окружной суд, горит на Таврической жандармское управление, горит пожарная каланча над Старо-Невским полицейским участком.
У обоих дворцовых ворот, у шестиколонного глубокого подъезда, у тесной, единственной из трех отпертой двери - сильные солдатские караулы. Штыки гвардейцев опускаются угрозой, осаживая наседающую несметную толпу: вход - только по мандатам от учреждений и заводов и особым, неведомо кем, где и как подписанным пропускам.
Но в нынешнюю, здешнюю ночь штык - не в страх. И в таврический вход, вверх отгибая руками стальные острия, ссыпая на плечи себе осколки дверных, давно расколоченных стекол, прожимается непрерывным и тесным потоком ровно столько народу, сколько может вместить на одну депутатскую ожирелую буржуазную тушу рассчитанная дверная узина.
Мариша протеснилась с другими вместе, работая радостно и бурно плечом. Следом за ней - тенью - проскользнула Наташа. Вестибюль - белый, за ним высокий, в ярких хрустальных огнях зал, дальше - еще белоколонный, с галереей-хорами. И всюду - на хорах, по залам, по ступеням, по каждому паркетному квадратику пола - люди, люди, винтовки, штыки, гул голосов, ни на секунду не утихающий топот. Но все же толпа не такая сплошная, как во дворе и на улице. И сразу же попался Марине знакомый, с Нового Лесснера, тамошний партийный организатор. Окликнула.
– На заседание Совета? Где собираются?
Лесснеровец кинул глазами в левую сторону:
– Где-то в том крыле, говорят. Та будто бы половина отведена под Совет, а правая - за думским комитетом осталась.
– Какой еще... комитет?
– сразу насторожившись, спросила Марина.
– Дума ж царем распущена, вы разве не знали? Ослушаться думские господа, ясное дело, никак не посмели. Но ввиду восстания народного, чтобы вовсе на бобах вместе с царем не остаться, выбрали, так сказать, взамен думы, временный комитет: десять главных политиков, от всех партий.
– Наших, само собой, никого?
– Ясно!
– подтвердил лесснеровец.
– Что нашим там делать! Наше дело Совет.
– А как Совет с комитетом этим?
Рабочий ухмыльнулся:
– Фукнет, я так полагаю. Совет есть народная власть. Что ж, с ним рядом другая будет - капиталистов-помещиков? Не выйдет такое дело. Пошли, между прочим. Срок сбору кончился. Как бы еще не опоздать.
Наташа за рукав приостановила Марину.
– А мне как... можно тоже?
– Посторонним едва ли...
– начала Марина и тотчас спохватилась - не к месту сейчас обидное это слово: посторонняя.
– Пойдем пока. Ты там у дверей подождешь, я спрошу.
Срок сбора кончился, но комната номер двенадцать, отведенная под заседание Совета, показалась Марише почти что пустой: в обширном помещении депутаты стояли, разбившись малыми кучками или даже совсем в одиночку. После зальной тесноты, - действительно, пустота. Тем более, что все говорили вполголоса, и оттого еще ощутимее был за сегодняшний день непривычным ставший простор.
Навстречу заторопился Иван. Рядом еще одно, близко знакомое лицо: Федор, наборщик из "Дня". Иван сказал озабоченно:
– Мало наших, вот дело какое... Только айвазовцы, с Лесснера один, двое от Розенкранца... А с других районов почти что не видать... Больше меньшевики и эсеры...
Федор кивнул раздраженно:
– Наши - на улицах, по районам, а меньшевики, по специальности, на заседание. Заглушат они нас, как Исполнительный комитет выбирать будут...
– Товарищ Василий здесь уже!
– обрадованно сказала Марина.
Один из розенкранцевских, подойдя, слушал.
– А Ленина самого нет? С подполья не вышел?
– За границей товарищ Ленин, - сердито оборвал Федор.
– Этого не знаешь... депутат! Какой ты после этого партийный! В Швейцарии Владимир Ильич. Но, ясное дело, теперь приедет незамедлительно... Разве революции можно без Ленина... Да вот, товарища Василия спросим, идет.
Василий подходил об руку с Молотовым. Федор поздоровался первый.
– Что же с заседанием будет, товарищи?
– Подождем еще, - улыбнулся Василий.
– Видите, собираются туго: выборы, кажется, только у нас на Выборгской, да и то не по всем заводам прошли. Товарищ Иван, мы вот только что говорили, кого бы от нас в штаб...