Наледь
Шрифт:
Клуб оказался богат в отделке лишь снаружи, а вот собственное его убранство оставляло желать лучшего. Гардероб с кургузыми рядами вешалок, отделенный от центрального холла старомодным «присутственным» барьером, у стен кушетки для сборов и посиделок — протертый, местами до дыр, синий плюш навевал грусть-тоску. Пара квадратных колон без капителей, щербатые снизу ребра их будто свидетельствовали безмолвно: посетители обивали грязь с каблуков в полном небрежении к общественной собственности. Зеркало, лишенное рамы и впечатляющих в ширину размеров, однако призванное отображать только по пояс, было треснуто во многих местах.
Непотребно заунывные звуки, очевидно и недвусмысленно, шли с этажа второго. Куда Яромир, словно повинуясь дудочке крысолова, и поднялся по старинной каменной лестнице с невероятно стертыми высокими ступенями. Мелодия, теперь преобразившаяся в надоевший проигрыш «…а белый лебедь на пруду…», влекла инженера к занавешенному бурым сукном проходу, ведущему незнамо в какое место. Яромир не стал гадать, откинул пыльную преграду прочь, шагнул в открывшуюся перед ним просторную, светлую залу. Чихнул от едкого запаха свежей мастики, огляделся.
Посреди залы, пустой совершенно, на грубо сколоченном табурете сидел человек. В малиновом линялом фраке и черных брюках с шелковыми лампасами. Нога, обутая в остроносую блестящую туфлю, отбивала такт. Незнакомец держал на коленях переливающийся теплым, розовым перламутром аккордеон, растягивал меха, перебирал клавиши и теперь самозабвенно выводил, под аккомпанемент и плохо поставленным баритоном: «Вышла мадьярка на берег Дуная». Глаза его были закрыты, на худом, пергаментном лице отражалось состояние возвышенного блаженства. Яромир тактично кашлянул.
Незнакомец дернулся, едва не выронив ценный аккордеон, завертел головой по сторонам, ища виновника беспокойства, очень скоро цепкий взгляд его обнаружил непрошеного гостя.
— Извините за неудобство! — поспешил оправдаться Яромир и, чтобы избежать выговора или неловкости, прибегнул к испытанному недавно спасительному средству: — Я новый заводской сторож. Со вчерашнего дня при исполнении.
— Знаю. Все знаю, — без энтузиазма откликнулся одинокий виртуоз и с печалью пожаловался: — Оркестр наш никуда не годится. Приходится главные труды брать на себя. Вы лично на каких инструментах играете?
— В молодости на гитаре бренчал. Немного, — сообщил о себе Яромир, ощутив явное облегчение от того, что впервые в этом странном городе житель из местных не стал выражать бурного восторга от знакомства с самим — кто бы подумал! — сторожем кирпичного завода.
— Попробуйте свои силы, молодой человек. Вдруг и выйдет? Хороший гитарист нам бы не помешал, — мечтательно произнес незнакомец с аккордеоном и спохватился, будто совершил непростительный промах: — Ай-ай-ай! Забыл представиться! Здешний заведующий клубом Эдмунд Натанович Лубянков. Только вы не удивляйтесь, наши туземцы, люди безответственные, в шутку зовут меня Большой Крыс. Я не в обиде, не думайте, не в моих привычках, а все-таки нетабельное именование. Нарушение, так сказать, закрепленного за мной паспортного достоинства.
Заведующий Лубянков, внезапно утратив всякий интерес к Яромиру, продолжил, как ни в чем не бывало, выводить: «Эту карти-ину увида-а-али словаки со сво-ое-го бережка-а-а», дальше Эдмунд Натанович поведал единственному своему слушателю о том, что «цветы принимала река».
Занудный тип, решил про себя Яромир и, более не задерживаясь, бочком удалился потихоньку из зала. Вслед ему летело: «Венок, венок, куда плывешь? Где твой хозяин?» Вопрос остался без ответа.
Обойдя клуб по периметру, Яромир, к своему удивлению, опять оказался на вездесущей площади имени деятеля Канцурова. Тут же выяснился прелюбопытный казус — клуб «Ротонда» и есть одно из глухих зданий, выходящих тылом, без окон и дверей, на продольные стороны прямоугольника, завершающие муниципальную архитектурную перспективу. Что центральная, главная городская площадь устроена по непонятному капризу на самой окраине, еще было ладно, но зачем понадобилось обращать покоящиеся на ней строения, грубо говоря, задом к общественности и властному управлению, для Яромира осталось загадкой. Он вообще поначалу думал, будто между муниципальным особняком и противолежащей ему чайной «Эрмитаж» тянутся две параллельные, без лишних затей, стены, и вот на тебе, с изнанки притаился городской клуб, а какие чудеса сокрыты по соседству, вообще пока не ясно.
Впрочем, за чудесами охотиться Яромир намерения не имел. Поэтому вернулся в торговые ряды, исключительно ради ознакомления с вывесками из расчета на будущее. Покидать город Дорог, в спешке и в обиде, отчего-то ему уже расхотелось. Права оказалась бабка Матрена, надо было сперва оглядеться. А с председателем Волгодонским еще выйдет разговор, и планировал его инженер про себя отнюдь не в мирных выражениях. По крайней мере, в той части, которая непосредственно касалась тигра, предположительно бенгальского, и собственно морального ущерба, пусть неумышленно, нанесенного чувствительному душевному равновесию нового сторожа.
Из череды вывесок Яромир отметил парикмахерскую «Болеро», галантерейное заведение с лотком на вынос «Кутюр и Коробейников», далее по совместительству хлебобулочный и бакалейный магазин со скромным названием «Продмаг № 44». Упомянутый Авдотьей «Походник и браконьер», как и торговая фирма «Ватник вечерний», специализировавшаяся на ассортименте рабочей одежды, были оставлены инженером без внимания. Именно возле «Ватника» Яромир и свернул опять с прямого, торного пути, углубившись, наобум, в дебри переулков города Дорог.
Плутал он недолго. Вскоре Яромиру наскучило. Подумаешь, калитки и ворота, наделы по шесть и по восемь соток, вокруг сетка «рабица» и несортовая доска, отдельные сиротливые кабинки отхожих мест, забытые лопаты или поливочные, ведерные лейки, двуногие непременные скамейки у заборов. Сплошной частный сектор, разве на крышах, шиферных, черепичных и крытых цинковым листом, крутились занятные флюгера. У кого половина шахматного коня, у кого жестяная селедка или, скажем, треугольное сердечко со стрелой. Порой попадалось нечто вовсе несуразное — Иона верхом на прожорливом ките, девица, танцующая канкан, а на одной крыше фанерные «рабочий и колхозница» демонстрировали на все стороны света перекрещенные серп и молот. От созерцания и флюгерного учета Яромира отвлек приятно-шелковистый колокольный звон. Вовсе не церковный, напротив, кто-то отбивал корабельные склянки. Бон-бон, бон! Инженер неторопливо пошел на звук.
Довольно скоро Яромир очутился вновь на городской окраине, зато на какой! Огороженные участки и домишки кончились, начиналось картофельное поле, а за ним березовый лесок. Но вот на пограничной полосе между городом и деревней помещался самый настоящий полустанок, с будкой смотрителя, стеклянным окошком кассы, даже с вокзальной пристройкой-буфетом, вполне чистенькой и положительных ассоциаций.
Имелся, кстати, и перрон, на одном конце которого были установлены ритуальные часы-башенка, на другом — короткий, изогнутый фонарный столб с медным колоколом на веревке. Отсюда, видимо, и доносились до Яромира взволновавшие его звуки. Очевидное утверждение это подкреплялось еще тем, что возле столба с веревкой, расставив короткие ноги на ширину плеч и заложа для солидности обе руки за спину, стоял толстенький человечек.